Макс Далин - Лунный бархат

Ух и эксперементец же вышел! Я оценил, что такое «поцелуй вампира» на деле, в полевых условиях, оценил на все сто — даже голова закружилась. Джеффри научил меня раскрываться и «включаться в систему», когда я целуюсь, я сгоряча раскрылся и Кларе, полностью, как учили — и она ухватила и дернула изо всех сил. У нее даже щеки вспыхнули, как будто она выпила крови.

Я чуть не оттолкнул ее, как боксера, который вошел в клинч. Помешали только остатки человеческого джентльменства — и я освободился осторожно, чтобы дама не обиделась. Но она обиделась.

— Вы не любите женщин, Дрейк? — спросила она ядовито.

Меня не столько задела постановка вопроса — то ли сознательно нечестная, то ли глупая — сколько то, что Кларочка знает мое погоняло.

— Ладно уже, Клара, — сказал я. — И вы не женщина, и я не мужчина, а вампирам нелепо обвинять друг друга в сексуальных извращениях. Но оставим это. Почему вы назвали меня Дрейком?

— Так… Слышала от Энди. И от его смертного дружка, — сказала она и гадко хихикнула. — От его дружка, который хотел вас застрелить. Урод, но потешный.

Мне вдруг срочно захотелось пойти к Джеффри и сесть с ним в обнимку — как в детстве хочется к маме на ручки. Чтобы почувствовать себя не одиноким и под защитой. Такого щенячества я устыдился и, погасив импульс усилием воли, уселся, развалился и потребовал крови с вином.

И тут на краешек второго стула за моим столом присел этот Энди.

На миг я потерял дар речи. Я был в такой ярости, что думал — направленный поток силы снесет его со стула. Ошибся.

— Ну, что ты злишься, Дрейк… — пробормотал он, как нашкодивший ребенок. И потер стол пальчиком.

Я встал, обошел стол, взял его за шкирку и поднял. Он покосился снизу, как котенок, и злость как-то остыла. Но, тем не менее, я выволок его за шиворот из зала в вестибюль и отшвырнул к стене.

— А сейчас я тебе головенку сверну, — сказал я и уж постарался, чтобы это страшно прозвучало.

Он и перепугался — я почувствовал. У него не доставало силенок со мной справиться, даже спорить — и мне вдруг стало смешно. Елы-палы, тоже мне око! Графенок Дракула из местного детсада. Вечный подросточек, который за все это множество ночей так и не повзрослел до конца, ребенок брошенный. Сиротка — кто перетащил , тот, похоже, бросил, а мама с папой померли.

И из-за этого существа — которое прижалось к стеночке и вздохнуть боится — я так перетрусил при жизни! Ой, дурак…

— Тебе чего надо? — спросил я грозно.

— Ну… — потянул он, не поднимая глаз. Сейчас сквозь землю провалится — как только хватило смелости подойти?

— Сделай милость, говори внятно.

— Я там у тебя… сдернул… в общем, я…

— Андрюша, тебя что же, встряхнуть нужно, что бы муть осела?

— Ну извини… я просто…

— Да я уж заметил, что просто.

— Нет, я просто… отдать хотел… ну… то, что сдергивал… по-честному…

Ну ничего себе!

Я был так поражен, что выпустил его воротник — и он тут же обнял меня за шею, не как девушка, а как дошколенок, когда ему скажешь: «Покажи-ка, как ты папу любишь». И точно так же наивно повернул мою голову к себе — но поцеловал-то по-настоящему. Как вампир, который знает, что делает.

Он не включался в систему обмена — он бухнул на меня волну тепла, насколько хватило пороху, так же по-детски, как обнимался. На! И при этом раскрылся и вывернулся душой наружу, как только смог — и такой, черт возьми, чистенькой и юной душой. Сплошная детская любовь ко всему миру божьему.

Я подумал, что забрать подарок и уйти будет непростительным расточительством. Потенциальными друзьями не бросаются, а бросать детей одних и подавно жестоко.

Он, видимо, уловил, что я думаю — не целиком, конечно, не та фигура, но в общих чертах. И потянулся навстречу, как только смог — «я хороший!» — да хороший, хороший, малыш, кто ж спорит. И я осторожно, насколько сумел, поменял вектор потока — сила навстречу силе.

И тут до меня дошло, что он просто снимает собственный Зов. Свою старую отметку. Ох, ничего себе!

И не потому ли ты меня отметил, что просто хотел видеть не трупом, а среди своих. Гуманист, однако. А телефон сбагрил, и сейчас силу отдаешь — потому что не желаешь изменять со мной этой своей юной пассии. Чужой ты мне, не претендуешь на меня — и дал это почувствовать.

И тут я ощутил затылком чей-то взгляд мегатонной мощи. Я прервал контакт, отпустил Энди — и увидел Лешку. Очевидно, человек только что вошел в холл. И узрел — хотел бы я знать, каково это выглядело с его точки зрения. И, дьявольщина, какое лицо у него было, какой типаж — «Ты когда-нибудь видала во время минета глаза своего мужа, дорогая? А у моего такие глаза были, когда он в тот момент в комнату вошел!»