Макс Фрай - Зеленый. Том 3 [litres]

– Не советую, – серьёзно говорит Нёхиси. – Совсем чокнутым я тебя уже видел, по-моему, перебор. Главное, тебе самому никакого удовольствия. Лучше оставайся, как есть, слегка долбанутым. Самое продуктивное твоё состояние. Держи баланс!

Тони ставит передо мной стакан, наполненный чем-то ярко-зелёным.

– Хотел бы соврать, что это настойка на свете нашего Маяка, но её я пока не сделал, потому что луч в бутылку не ловится; ничего, придумаю что-нибудь. А это просто водка с тархуном. Коктейль «Зелёные доски», я его даже не сам изобрёл, а кто-то из гостей научил; то ли Эдо Ланг, то ли Кара, не помню, хоть застрели. Но вкусно – убиться. И с ног не валит, только слегка изменяет отношение к жизни; как правило, на чуть более легкомысленное. Выпей, короче, хуже не будет, точно тебе говорю.

– Мне тоже давай, – оживляется Нёхиси. – Самое время добавить в себя зелёного цвета! Не всё же один оранжевый пить.

– Тут, по рецепту, нужны ещё три соломинки, – говорит Тони, протягивая ему стакан. – Но я, вот честно, понятия не имею, куда я их задевал.

От коктейля в голове становится звонко и, я бы сказал, насмешливо, причём в основном над собой. Отличное настроение, пусть будет, беру.

– И что теперь с этим хаосом делать? – спрашиваю я Нёхиси.

– Пока ничего с ним не делай, – серьёзно говорит он. – Пусть просто будет, твой хаос никому не мешает, и ему самому с собой хорошо. Когда-нибудь слепишь себе из него реальность, какую захочешь. Но сейчас не суйся туда, пожалуйста, очень тебя прошу. Будет довольно обидно, если ты и дело не сделаешь, и себя угробишь. Лично я тогда вообще понимать перестану, что я тут делаю, в чём смысл моей нынешней жизни, и зачем было это всё затевать.

– Ладно, – говорю я, – не буду. Ещё чего не хватало – до экзистенциального кризиса тебя доводить! Тем более, я не умею создавать реальность из хаоса. Это же, наверное, сперва потренироваться надо? На каком-нибудь чужом хаосе? Которого не жалко. На какой-нибудь ерунде.

– Так ты уже тренировался! – смеётся Нёхиси. – Например, когда превратил пиццерию в это кафе.

– А. То есть, это оно и было? – радуюсь я. – Слушай, а хорошо получилось! По-моему, я – талант.

– Да не то слово, – хором говорят Тони и Нёхиси.

От полноты чувств я ложусь прямо на пол, в смысле, на маргаритки, которые сейчас у нас всюду растут. Удивительно всё-таки – вроде бы, закрытое помещение, а под ногами цветущий луг. И под потолком явно просто для моего удовольствия кружатся облака. Но барная стойка никуда не делась. И стулья. И холодильник на месте. И буфет, и плита. Вот и отлично. Пусть будут. Очень этим всем дорожу. Всё-таки Тонино кафе – лучшее место в мире. Да во всех мирах сразу; я пока мало что видел, но заранее совершенно уверен, на деньги спорить могу. Как сказал Нёхиси – наваждение какой достоверности? А, ну точно, блаженной; какой ещё, в самом деле. Короче, пусть оно будет вечно, заверните, беру.

– Круто, конечно, было бы забабахать целую реальность, как это кафе, – наконец говорю я. – С таким, как здесь настроением – заходишь, и сразу по умолчанию счастлив и во всё, что на глаза попадётся, влюблён. Чтобы одним она снилась, другим, как изнанка, в открытых Проходах мерещилась, а третьи живьём приходили – у кого как получится, годится любой вариант. Только если уж пришли целиком, пусть живут там нормально, а не тают, как на нашей изнанке. Потому что это нечестно – таять насмерть в волшебном мире, куда каким-то чудом попал.

Дел было много: по выходным концерты, почти каждый день репетиции, ещё и роман закрутился с отличным мальчишкой, студентом, обескураживающе молодым; познакомились по вине Эдо Ланга, который назначил обоим встречу в одной и той же кофейне, а сам прийти на неё забыл. В феврале начала записывать новый диск, его одного с лихвой хватило бы, чтобы поглотить всё внимание целиком. Но как бы ни была занята, как бы с ног ни валилась, какими восхитительными соблазнами ни дразнила бы жизнь, а раз в неделю Цвета ходила на Другую Сторону. Не избавляться от страха, она уже давно ни черта не боялась, много раз там бывала и неизменно легко возвращалась на свет Маяка. Но и не развлечения ради. Ходила по делу. Не было для неё сейчас дела важнее, чем по ночам играть на Другой Стороне. Не в ансамбле Симона, как когда-то мечтала, не соло в каком-нибудь клубе, а просто ночью на набережной. Под мостом.

В самом начале весны решила попробовать, просто из любопытства – как теперь получится играть на Другой Стороне? Лучше, чем было с Симоном, или опять ерунда? Место и время выбрала исключительно потому, что ночью по этой набережной никто никогда не гуляет. Тем более, под мостом. И вдруг какая-то тётка буквально свалилась на голову, неизвестно откуда взялась. Сперва призналась, что разревелась от музыки, а потом обняла и оказалась чем-то невероятным – ветром? Не ветром? Вечностью? Космосом? Чем? Факт, что тётка исчезла, как не бывало, а на набережной сразу поднялся ветер – тёплый, дразнящий, нездешний. Нет таких ветров ни дома, ни на Другой Стороне. Цвета потом ещё долго сидела под мостом, пытаясь собраться – не с мыслями, а с тем потаённым, что глубже и гораздо важнее их. Ничего, конечно, не поняла, но точно знала, что стала свидетелем и даже отчасти причиной чуда; какого – бог весть. И за это ей теперь полагается награда, она же долг – играть по ночам на Другой Стороне и знать, что пока ты играешь, на город ложится тень того непонятного, тайного чуда. Чудо не повторяется, но всё равно каким-то образом возвращается – на краткий и вечный миг.