Макс Фрай - Зеленый. Том 3 [litres]

– Эй, – воспользовавшись наступившей паузой, говорит Эна. – Имейте в виду, я тут из-за вас реву. Специально признаюсь, чтобы вам стало приятно. Мне не раз объясняли, что художникам и артистам позарез нужна обратная связь.

– Ой!

Девчонка озирается по сторонам, наконец видит Эну и спрашивает:

– Серьёзно, что ли, ревёте?

– Как последняя дура, – подтверждает Эна и подходит поближе. – Смотрите, щёки мокрые. И очки запотели.

– Я думала, – растерянно говорит девчонка, – в это время на набережной никого уже нет.

– А никого и нет, – соглашается Эна. – Я не считаюсь. Я уже ушла.

Делает шаг навстречу девчонке и обнимает её сердечно, как только что обретённую сестру-близнеца. Но девчонка не чувствует прикосновения Бездны. И обычного человеческого прикосновения тоже не чувствует. Только словно бы ветер – южный, далёкий, дразнящий – в лицо ей дунул. Рыжая тётка исчезла. Ушла Бездна Эна. Нет здесь больше её.

Стефан просыпается от ощущения, похожего одновременно на облегчение и удар. Ясно, что это означает: Старшая Бездна, озарявшая его территорию своим несомненным присутствием, только что окончательно и бесповоротно ушла.

Стефан сердито думает: даже не попрощалась, зараза, – хотя на самом деле понятно же, что попрощалась. А что спал, как убитый, и всё прохлопал, значения не имеет. Что с тобой было – было; не помнишь – ну, вспомнишь однажды. А если нет, сам дурак.

Ладно, – думает Стефан. – Нормально. Работаем дальше. Я вообще, между прочим, поначалу надеялся, что Эна сюда ненадолго. Терпеть не могу ревизоров, даже когда они дружелюбно настроены и уверяют, что статус Граничного города у нас теперь навсегда. Даже таких прекрасных, что непонятно, как без них жить. Ну вот, наконец-то стало по-моему: она ушла.

Что Стефан точно умеет, так это объяснить себе, почему любая потеря, на самом деле, приобретение, поражение – тщательно замаскированная победа, а «мне трындец» – это просто такая неочевидная форма «моя взяла». Не то чтобы он себе верил, но настроение от такой постановки вопроса сразу же поднимается, это факт.

Проснулся! – радуется город. – Хочешь со мной погулять?

Это с его стороны очень мило – деликатно осведомиться, есть ли у Стефана такое желание. Потому что обычно этот город просто берёт в охапку и тащит – пошли, давай. Сопротивляться, конечно, можно, но смысла особого не имеет: глупо тратить чёртову прорву сил на то, чтобы огорчить целый город сразу и своё удовольствие упустить. Поэтому Стефан никогда не отвечает отказом на очередное предложение немедленно пойти погулять.

Город не жалуется, хотя вообще он, прямо скажем, не адепт стоицизма, обычно чуть что не так, сразу закатывает скандал. Но Стефан и сам ощущает его печаль. К хорошему легко привыкаешь, вот и город привык, что в нём проживает Старшая Бездна. А теперь, ничего не попишешь, придётся от этого отвыкать.

– Ладно тебе, – говорит Стефан вслух, поднимаясь на ноги. – Мы-то все у тебя остались.

Это да, – легко соглашается город. – Главное, ты остался. Ты же у меня навсегда?

Стефан не вчера родился. И даже не на позапрошлой неделе. В смысле, не маленький, давно уже в курсе, что в этой реальности ничего не может быть навсегда. Но отвечает: «Куда ж я денусь». И пока говорит, точно знает, что это чистая правда. Стефан вообще не врёт. Никогда.

– Ты знаешь что? – говорит он городу, как приятелю, вслух. – Подкинь меня до ближайшей приличной кофейни. Желаю цинично совершить кражу со взломом. Немного дополнительной горечи мне сейчас явно не повредит.

Фразу он заканчивает уже в пустой кофейне «Taste Map» на Чюрлёнё, которая, естественно, закрыта: ночь на дворе. Но так даже лучше, болтать с людьми у Стефана сейчас совершенно нет настроения. А аппарат он и сам умеет включать.

Стефан хоть и шутит про «кражу со взломом», на самом деле, считает всё городское хозяйство своим; в каком-то смысле, оно так и есть, а что владельцы не в курсе, так это нормально, люди не в курсе вообще ничего. Однако Стефан не злоупотребляет своей безграничной властью над имуществом граждан. В смысле, особо не хапает. И даже сейчас, залпом выпив не столько горький, сколько терпкий, как неспелая ягода кенийский эспрессо, кладёт двухевровую монету в пустой стаканчик для чаевых.

– Вот теперь, – говорит он, выходя за порог, – нормально проснулся. Пошли.