Екатерина Бобровенко - Ловцы снов

Кованый черный фонарь, зависший на углу перекрестка, разливает под собой лужу серебряного дробящегося света, который отражается в отдельных снежных хлопьях, передаваясь от частицы к частице, скатываясь по улице вниз, где смешивается с фиолетовым сумраком.

И опять никого вокруг, кроме светящихся живых окон над головой.

Прохожие каким-то образом опять странно испарились, а Дина уже исчезла, и я не хочу знать, куда, хотя могу выследить. Но я не хочу о ней думать сейчас, хочу спрятать эти мысли, чтобы не вышло хуже.

…Знакомое головокружительное ощущение накатывает, едва я отхожу от подъезда на несколько шагов, заворачивая за угол, в перехлестывающиеся тени домовых стен. И тут же чувствую, как самопроизвольно и внезапно подкашиваются ноги.

Я глотаю темноту обрывками, мучительно давлюсь ею, чувствуя, как что-то скребется в горле пронзительным холодом. Задыхаюсь леденящим морозным воздухом реальности, пока наконец не проваливаюсь через нее насквозь, в какое-то неподвижное, беззвучное безвременье.

— Вечер добрый, Ловец Крайности…

Голос — тоже знакомый — резко давит на слух то ли извне, то ли внутри меня самого хрипловатым, крошащимся и шелестящим водопадом сухих листьев.

Память мысленно рисует перед глазами словно выплывшее откуда-то из темноты острое худощавое лицо: с хрящеватым, узким изломом носа и круглыми, словно совиные, мутными глазами с желтеющим белком. Тонкие, плотно сжатые в сухую линию губы никогда не складываются в улыбку.

По крайней мере, при мне.

Эдмунд Александрович Псовский — человек со странным именем и обманчиво спокойным, занудным голосом школьного историка, монотонно диктующего конспекты все сорок пять минут урока. Частичный куратор Отдела Снов и — полный и безраздельный — Отделов Конфиденциальности и Правил. Как одно совмещается со вторым и почему ими руководит один и тот же человек одновременно, я так до сих пор и не представляю. Но это есть. И уже слишком давно, чтобы я мог с чем-то поспорить…

— Внимательно вас слушаю, — отзываюсь с дребезжащим хрипом в голосе, потому что в горле до сих пор еще неприятно скоблит и першит от проглоченного холода его энергии прихода. Перед чернотой, застелившей глаза, отчетливо проступает, окрашиваясь оттенками, картинка визуального образа: четко очерченные отпечатки ботинок по свеже выпавшему нетронутому снегу, направленные узкими мысками вперед, в мою сторону.

И пусть даже на этом близком изображении я все же в упор не могу разглядеть того, кому эти абстрактные следы могли бы принадлежать, все равно уверенно понимаю — он здесь, несомненно. И явно по какому-то очень важному вопросу, если явился в таком виде. Только почему-то мучительно и бесповоротно медлит.

Или, может, хочет, чтобы я предположил сам? — не понимаю…

— Рассказывай, что у тебя здесь произошло…

Уверенный тон начальника и его слова разбивают во мне осколками все даже самые смелые ожидания, и сначала, удивленный, я даже не могу на какой-то момент сообразить, что тот имеет в виду. А потом понимаю. И вслед за пониманием возвращается прежнее, но усилившееся теперь, беспокойство. Не к добру…

— Пользование рабочим оружием вне собственной компетенции и без доклада в Отдел наказуемо, если тебе неизвестно… — в голосе Псовского мгновенно накаляется металл. Я удивляюсь его осведомленности, хотя для этого нет повода — у Лунного на подобные дела всегда если не особое чутье, то уж точно хорошо наметанный глаз. Даже не так — карающее око.

Я чувствую, как его невидимые в темноте глаза незримо и прожигающе смотрят мне в лицо. Требовательно, настойчиво и обманчиво терпеливо. И мне ничего больше не остается, кроме как ответить, но в горле комом становится сопротивление — Он никогда ничего не спрашивает просто так.

— Я защитил девушку… Двое напали на нее в переулке, я не мог просто пройти мимо. Не разобрался сначала, а потом… Она…

— Одна из Снов, я угадал.

Считывает ответы, как крупные буквы из детской книжки — иногда мне кажется, что Лунный вообще мог бы не задавать вопросов. Но почему-то продолжает это делать — своеобразная проверка верности?..

— Затерянная… — я не имею права умалчивать, но при этих словах внутри что-то словно обрывается, скатываясь холодом по спине.

— Полагаю, ты однажды уже слышал про них?..

Молча киваю, почему-то уверенный, что мой визуальный посыл до него дойдет.

Их часто называют «призраками» — у этих душ мало общего с людьми — и еще меньше — со Снами, готовыми к перерождению. Это как промежуток между двумя состояниями. Но уже без надежды и шанса сдвинуться в какую-либо сторону.