Анна Семироль - Офелия [litres]

– Я ему передам, – пообещал Питер. – Ладно, я пойду поужинаю, пока гости не все слопали. Пока.

– До связи! – воскликнул Кевин, и из трубки закапали короткие гудки.

На улице накрапывал дождь. Палмеры и Айронсы сидели за столом под тентом на лужайке, оживленно беседовали, поднимали тост за тостом бокалы с шампанским. Питер притулился с краю, никем не замеченный, положил себе в тарелку индюшачьего жаркого и парового омлета с горошком. Покосился на дочь мистера Айронса – девчонку чуть старше него самого, остроносую, манерную, с живыми цветами в хитросплетении прически. Она о чем-то болтала с Агатой, улыбалась слишком мало для того, чтобы Питер проникся к ней симпатией. И вообще было странно, почему у такого пожилого мистера такие молодые дочь и жена. Мальчишка решил, что дочка Айронса – та еще крыса, и переключил все свое внимание на еду.

– Мам, мы поели, пойду покажу Изольде дом, – прочирикала Агата, и они вместе с остроносой умчались.

Когда Агата с гостьей рассматривали альбом с отпускными фотографиями Палмеров, зазвонил телефон, и девушка взяла трубку.

– Ал-лэ-э? – протянула она.

– Добрый вечер, это Кевин Блюм звонит, – выпалил скороговоркой незримый собеседник. – Это миссис Палмер?

– Привет, кучерявый, – захихикала Агата. – Не, это мисс Палмер.

– А Питер…

– Питер уплетает ужин. Что-то передать?

– Да, это важно. – Кевин говорил быстро, волнуясь. – Скажи ему, что я вспомнил, где читал про Тритона. Статья была в прошлом году в одной газетке. Она про подпольные бои. Агата, скажи Питеру, что Тритон натаскан на…

– Обязательно скажу! – не дослушав, пропела девушка, опустила трубку на рычажки телефона и вернулась к просмотру фотографий.

Предмет разговора мгновенно улетучился из ее памяти. Купальники и виды природы на фото были куда интереснее.

Питера после ужина отправили в его комнату. Мама наскоро обработала ему ссадины шипучей перекисью водорода и ватой, довольно сдержанно высказала по поводу недостойного поведения и ушла к гостям. Питер послонялся по дому, хотел заглянуть к Офелии в нижней гостиной, но двери были заперты на ключ. Мальчишка вздохнул и побрел на кухню помогать Лорне, нанятой на вечер, перемыть горы грязной посуды. Все какая-то компания…

Горничная Лорна ловко намыливала грязные тарелки в одной раковине и перекладывала их в другую, напевая. Питер дожидался, когда наберется солидное количество, и споласкивал посуду чистой водой, а потом складывал на стол, укрытый полотенцем. Он старательно подпевал Лорне, но получалось не так задорно, как если бы они пели с Йонасом. Когда грязная посуда закончилась, а чистую они с Лорной вытерли и убрали в шкаф, Питер почистил зубы, умылся, поднялся в свою комнату и улегся в кровать с книгой. Книжка называлась «Убить пересмешника», рассказывала про мелкую девчонку, ее старшего брата и отца, который работал адвокатом – совсем как Ларри. И хоть Питер и не любил героинь-девочек, книга его всерьез увлекла. В саду шумели гости, звонко смеялась мама. Питер прислушался: ага, остаются на ночь. А раз веселятся – у Офелии все хорошо, они с парнем-русалкой подружились. Питер зачитался и даже не заметил, как подкралась полночь. И лишь когда строчки начали плясать и свиваться в узлы перед глазами, он убрал книгу под подушку и выключил свет.

«Завтра утром придет Йон, а у нас столько новостей, – засыпая под шелест дождя за окном, думал он. – Будет здорово, если он оценит историю про драку. Хочется, чтобы он знал, что мы с Кевом не хлюпики, а тоже можем… можем…»

Разбудил мальчишку стук в стекло. Он приподнял голову с подушки, сонно поморгал. На улице лил дождь, в полутьме было ничего не разобрать толком, и Питер решил, что это капли долбят по жестяному отливу, но стук повторился – отрывистый, глухой. Словно об стекло ударялось что-то мягкое. Питер сел в кровати, потер кулаками глаза, взглянул в окно еще раз… и сердце затрепыхалось, как пойманная птаха: в окно бился маленький пикси с ярким оранжевым хохолком.

Питер вскарабкался на подоконник, с шелестом обрушив на пол гору рисунков. Рама от влаги разбухла, шпингалет, на который окно запиралось сверху, поддавался с трудом. Питер дергал и дергал раму за толстую медную ручку, похожую на корень волшебного дерева, тянул ее на себя, проклиная свою неуклюжесть. Наконец окно распахнулось, впустив в комнату промозглую сырость и дуновение холода. Пикси ничком свалился на подоконник, и Питер бережно взял его в теплые ладони.