Наталья Караванова: Птицы над Корабельной (СИ)

Он редко что-то говорил, но разрешал смотреть старые альбомы. У него было мало вещей, и все они умещались в один потертый кожаный рюкзак.

Сначала Эри его боялась. Потом она боялась сделать что-нибудь не так: выкинуть что-то нужное, убрать что-то, что требуется каждый день, боялась его задеть и боялась, что так и останется для него кем-то вроде Гасса.

Свет за окошком стал меркнуть. Как же долго она возилась с бельем! Скоро вернется Грегори, нужно разогреть ужин. Посидеть с ним рядом, ответить на дежурные вопросы, дождаться, пока он заснет... и осторожно выскользнуть вон из комнаты.

Эри улыбнулась. В этой новой жизни у нее были друзья. У нее было важное и тайное дело. И еще у нее было будущее, ради которого стоит жить.

Грегори

Это был сон. Такие сны приходят, если ты болен или пьян. Горячечный тревожный бред, посреди которого всплывают иногда такие достоверные сцены, что на утро кажется, будто все случилось на самом деле.

Снилось, что он разговаривает с Эри. Они говорили о чем-то теплом и правильном, а потом она разозлилась и выговорила ему за все, в чем он, по ее мнению, был повинен. Она плакала, плечи ее вздрагивали, а Грегори вдруг вспомнил, что так уже было однажды. Недавно, неделю назад.

Она оказалась очень хозяйственной девочкой. Бескорыстной и честной. Она не трогала вещи из его сумки, но навела порядок в каютах, вычистила посуду и помыла все, до чего смогла дотянуться. Засверкали по-новому металлические накладки и крышка иллюминатора. Она заштопала все его старые сорочки и навела порядок на книжной полке.

Грег замечал ее старание, но отчего-то думал, что причиной тому - благодарность за спасение. Она и впрямь ведь могла погибнуть. В день, когда они встретились, на ней были бесформенные обноски, не доходящие до колен, и огромные сапоги на босу ногу. Грегори подумал тогда, что ей, должно быть, не больше тринадцати. Худая, нескладная, очень голодная и замерзшая девочка. К тому же, она отчаянно его боялась, и он старался лишний раз к ней не подходить. Неделю назад Грег, вернувшись после вахты, обнаружил, что она сидит на кровати, уткнув лицо в колени, и тихонько плачет.

- Что случилось? - осторожно спросил он. Он был уверен, что ответа не дождется. Эри частенько не отвечала на вопросы. Но на этот она ответила. Да так, что Грегори начал в уме подбирать слова утешения.

- Кто я тебе? Я так устала ждать твоего решения... почему ты все время молчишь? Я не знаю, что такого еще сделать, чтобы ты сказал мне... чего мне ждать? Что ты решишь обо мне? Продашь меня? Выкинешь на улицу? Я тебе мешаю? Ты же с Гассом разговариваешь чаще, чем со мной!

Может быть, это было правдой. Грегори частенько разговаривал вслух со своей собакой. Гасс-то на его слова не обижался.

Эри успокоилась сама, будто кто-то вентиль перекрыл. Успокоилась, сказала:

- Прости меня, пожалуйста. Я не должна была...

Захотелось приласкать ее, как Гасса, или хотя бы щелкнуть по носу, как если бы ей было и в самом деле тринадцать. Грегори налил в стакан воды и протянул ей. И Эри улыбнулась в ответ. Тогда он счел это знаком перемирия.

Сейчас, во сне, она его не слышала. Продолжала плакать. А Грегу было холодно и очень ее жалко. Сейчас он без колебаний бы ее обнял и может даже щелкнул бы по носу. Ведь все это происходило во сне. Вот только дотянуться до нее он не мог.

Проснулся с ощущением потери. Огромной и всеобъемлющей, как в тот день, когда он впервые понял, что капитан не услышит его вопросов и никогда на них не ответит.

Потому что в его синих далях нет места тем, кто живет сейчас. Там все свободное пространство занимает море, а все люди, кем бы они ни были - это одновременно его когда-то давно погибший сын.

У капитана никого нет кроме Даниэля и Грегори Хорвена - личного его адъютанта.

Капитан живет грезами о прошлом. Иногда он приходит в себя и проклинает свое неуклюжее, неловкое тело, свою слабеющую память и заодно всех, кто остается рядом с ним - за то, что длят его бессмысленную жизнь. Но для всего города, для всех его жителей - он последний, кто своими глазами видел море, бухту и прежний город, родину тех, кто ныне выживает на Корабельной скале. Он - часть истории, точка равновесия. Якорь, за который, может, неосознанно, но держится мир.

Капитан видел, как строился воздушный флот. Он сам когда-то сменил черный морской китель на синий воздушный. На его глазах погиб Дымный берег, ушла на дно череда островов Радуг. Он рассказывал, как спешно перестраивали морские корабли, чтобы их могли тянуть воздушные буксиры. Их снаряжали огромными аэростатами, убирали мачты, облегчали корпуса. Он видел, как горела столица, и как в бухте дель Констанс на борт последнего воздушного катера поднимались уставшие, измученные двухдневной борьбой со стихией люди. Корабли уходили, чтобы не вернуться уже никогда. И все же, тогда в окончательность Катастрофы никто еще не верил.