Андрей Васильев - Хранитель кладов [СИ litres]

– Возможно, – растянул губы в улыбке я. – И?

– Ведьмы – публика особенная, чтобы с ними наравне общаться, надо особую хватку иметь, – полицейский говорил негромко и очень убедительно. – И вдобавок более-менее разбираться в том, кто есть кто в том мире, к которому ты теперь принадлежишь.

– Дай угадаю, – я выкинул окурок в урну, стоящую рядом со скамейкой. – Непосредственно вы, сотрудники Отдела, – те самые хорошие парни, которые помогут мне понять, кто свои, кто чужие.

– Ирония – это прекрасно, но сейчас она не к месту, – в голосе Михеева появились новые оттенки. – Мы, Валера, те парни, которые не станут доводить дело до суда, если по твоей вине начнут гибнуть люди. Это не угроза, не предупреждение, а исключительно сухая констатация фактов. Просто прими это как данность, усвой как «Отче наш», для того чтобы в нужный момент принять верное решение.

– Не понимаю, о чем идет речь, – мне совсем перестали нравиться и этот человек, и разговор, который свернул совсем уж не туда. – Я так похож на потенциального преступника?

Если этот товарищ, по словам Стеллы, из всей отдельской компании лучший, то что же из себя остальные представляют? Как говорит Юлька: «Вот просто фу».

– Не лезь в бутылку, Валера, – посоветовал мне Михеев. – Не надо. Я же говорю – недопонимаешь ты пока многое. Не по глупости, нет, просто по незнанию. Ты теперь Хранитель кладов, а золото, особенно старое, всегда круто замешано на крови. И той, что в прошлом пролилась из-за него, и той, которая еще по чьим-то венам течет. Иные клады вообще из-под земли доставать нельзя, там такие вещички могут оказаться, из-за которых большая резня начнется.

– Ты о Кольце Всевластия? – не удержался я от колкости. – Так я не претендую. Да и пешком за тридевять земель мне топать неохота.

– Лет десять назад в Замоскворечье клад всплыл, – неторопливо проговорил Павел. – Старый, еще семнадцатого века. Кошель золотых монет, пара перстней да заколка с рубином. Дурачок, что его нашел, монеты да перстни за бесценок скупщику отдал, а заколку подруге подарил. Та его через три дня ею и порешила. Горло во сне проколола. А когда ее допрашивали, то бормотала какую-то бессвязицу о женщине в черном, на лице которой имелась блестящая маска. Дескать, это не я, это она, у меня и в мыслях ничего такого не имелось.

А ведь он не обычную городскую страшилку рассказывает, больно уж сухо излагает. И интересно.

– Заколка уже на следующий день исчезла и всплыла только через неделю в квартире, где обитал гсушный следак, что этим делом занимался. Мать его пришла в гости и обнаружила все семейство сына давно остывшим. Двое детей, теща, он сам – все мертвы. Единственным живым обитателем оказалась жена, которая сидела на кухне и о чем-то беседовала…

– С заколкой, – перебил его я. – И что же это за украшение такое?

– Мы поздно спохватились тогда, – вздохнул Михеев. – Ведь уже после первой смерти было ясно, что дело темное. Но проморгали, потому Донна еще человек десять на тот свет спровадила.

– Донна?

– Донна Луна, – Павел уставился на меня. – Никогда о такой не слышал, верно? А между тем обитала в наших краях некогда такая особа. Давно, в самом конце семнадцатого века. Была она чародейкой, входила в свиту царевны Софьи. Откуда взялась на Руси – неизвестно, к какому роду-племени принадлежала – неясно. И лица ее тоже никто никогда не видел, поскольку оно всегда оставалось скрытым либо непроницаемой вуалью, либо маской, на которую были наклеены сотни осколков венецианских зеркал. Для понимания – венецианские зеркальщики всегда отличались своей приверженностью к тайным знаниям, так что ничего удивительного в этом нет. Донна очень быстро стала наперсницей царевны, после чего в той вдруг проснулась редкостная властность и очень сильное стремление занять престол. А после неожиданно и перспектива такая нарисовалась, так как внезапно и вдруг скончался Федор Алексеевич, законный государь. Ну, формально «внезапно и вдруг», а на деле все совсем не так обстояло. Просто в феврале 1682 года, аккурат после второй свадьбы государя, в Преображенском устроили «тиятер», и пьесу выбрали для постановки самую что ни на есть подходящую.

– «Макбетов», что ли? – озадачился я.

– Ну, до Вильяма нашего Шекспира тогда двор еще не дорос, потому все было проще. Давали «Бабу-ягу, костяную ногу». И Донна в этой постановке участвовала. Не в главной роли, естественно, сие перебор. Она выходила на сцену всего лишь раз и фразу произносила тоже только одну: «Смотри на меня неотрывно, и делай, что я мыслью тебе повелю». Думаю, бедолага Федор Алексеевич и посмотрел, и сделал, потому что через два месяца благополучно скончался. Официально – от цинги. Вот только откуда столь необычная болезнь могла взяться у двадцатилетнего мужчины? И, самое главное, как вовремя. Новая жена могла подарить престолу новых наследников, а род Апраксиных, к которому та принадлежала по рождению, был довольно многочислен и хваток.