Руслан Шабельник - Следы Атомных богов [litres]

Нельзя сказать, что увиденное так уж сильно удивило меня. В конце концов, мы – в драконе, а он – летающее существо, в чем мы могли сами не так давно убедиться; однако все равно картина проплывающей мимо, далекой земли на некоторое время заняла мое воображение. Я представил, сколько добрых дел, сколько открытий можно было бы совершить, поставив данное существо на службу науке.

– Небо неподвластно деспотам. На земле они еще могут воевать и убивать друг друга, но на высоте их власть кончается. – Это говорил хозяин дракона, который, несомненно распознав во мне равного себе по силе духа собеседника, приблизился к окну. – Жить надо на высоте! Только здесь истинная свобода, только здесь нет угнетаемых и угнетенных!

– Как говорил Антуан Саповецкий, – тут же парировал я, – в своем труде «Эльфийская кровь»: «Люди всегда люди, даже брось их в яму с дерьмом, отыщется тот, кто нагребет этого дерьма большую кучу и взгромоздится на нее, как доказательство своего величия».

Господин Даккар с интересом посмотрел на меня, видимо, ему импонировала не только моя ученость, но и грубая прямота.

– Именно поэтому я предпочитаю людям животных. Вот уж кто бесхитростен и не держит никаких камней за пазухой. Если ты их кормишь, даешь кров и обращаешься без излишней жестокости, они преданы тебе. Но человек – стоит повернуться, и ты с полной уверенностью можешь ожидать удара в спину.

За словами этими явно стояла непростая судьба и история, возможно не одна, вполне вероятно, более чем занимательная. Я повернулся к господину Даккару, намереваясь продолжить разговор, тем более что он, кажется, был не против.

– Весьма интересная точка зрения, но не оригинальная. Еще Алан Эдгарус в одном из своих трудов писал: «В бескорыстной и самоотверженной любви животного есть что-то действующее прямо на сердце того, кто имел частые случаи наблюдать жалкую и летучую, как пух, верность человека».

Хозяин дракона кивнул.

– На свободном острове Бенсалем, где я имею удовольствие проживать, у меня есть зверинец. Никаких клеток, животные спокойно передвигаются по большой территории, огороженной, но это сделано скорее для их защиты, нежели чтобы ограничить свободу. В вашей деревне, прежде чем улететь, я выпустил на волю всех коз, всех свиней, кур и лошадей. Я порезал сети и отпустил рыбу обратно в реку, ибо мне противна даже мысль о любом угнетении и неволе. До последнего вздоха я буду на стороне угнетенных, и всякий угнетенный был, есть и будет мне братом!

– Воистину, слова достойные высокого звания Человека, чем не может похвастаться большинство человечества! – Я был искренен в своем восхищении. Однако один вопрос занимал меня, и я не мог не задать его, тем более коль представилась возможность. – Скажите, уважаемый господин Даккар, какова наша участь, тех, кто заперт в камерах, кто летит на вашем драконе, наслаждаясь невольным гостеприимством?

И с замиранием сердца я ожидал ответа.

– Вас продадут в рабство, жить-то на что-то надо.

– Кажется, я кое-что вспомнить, – тихо произнес Тахл, но, так как комната была небольшая, эльфа услышали все. – Не знать, моя жизнь, чужая, действующее ли я лицо или сторонний наблюдатель. Там быть дирижабли… не совсем как здесь, но похожие. И там быть измененные. Словно со мной и не со мной! – Эльф обхватил голову руками.

– Расскажите, Тахл. – Лиз подсела и приобняла эльфа. – И вам полегчает.

– Да, расскажи, – поддержал девушку Даниил, – все равно делать нечего.

– Снова эти имена! – Тахл продолжал баюкать голову. – Рауль, Ганимар, они что-то значит, но что?

– Да говори уже! – не выдержал инспектор.

– Хорошо, я рассказать…

«Тогда там тоже была зима. Планета Роса, не вся, один из континентов, хотя континент – громко сказано. По меркам привычного мира – небольшой клочок суши, островок, окруженный серым, тягучим океаном. Таких островов на планете насчитывалось несколько сотен, некоторые – большие, некоторые – совсем крохотные; и вот на одном из них произошла революция. Борцы за свободу и справедливость, ибо все революции совершаются под такими лозунгами, сбросили местного царька, но пока не посадили своего, увлеченные послереволюционной суетой. Страна ожидаемо и стремительно скатывалась в пучину хаоса и нищеты. Грабежи и погромы в столице стали обычным делом. Но новая власть закрывала на это глаза, больше занятая искоренением инакомыслия в собственных рядах.

По городу рыскали кхмеры – цепные псы нового правительства свободы и справедливости. Каждый, принятый в ряды кхмеров, изменял себя. На человеческих лицах красовались свиные рыла, это символизировало обостренный нюх, а одна из рук оканчивалась костяным крюком, которым, по замыслу идеологов, кхмеры должны были волочить противников новой власти к месту заслуженной казни. На деле кхмеры никого не волочили, а убивали там, где поймали, прямо на улице. Особо преследовались недавние соратники, ибо новые вожди, придя к власти, довольно споро принялись изничтожать тех, кто помог им в этом. Надо сказать, свиное рыло было отнюдь не красивым атрибутом, хотя о красоте можно и поспорить. Оно действительно улучшало обоняние, причем настолько, что ищейки буквально чувствовали малейшие перепады настроения окружающих. Бывших революционеров они вынюхивали по геномаркерам, которые подсадили им еще во времена совместной подпольной деятельности.