Макс Фрай - Зеленый. Том 1

Пока они шли по темным улицам, освещенным слишком тусклыми фонарями и таким же тусклым, безрадостным светом из окон жилых домов, Цвета неплохо держалась, как говорится, сохраняла лицо. С преувеличенно заинтересованным видом глазела по сторонам, хотя увиденное ее совершенно не радовало. Объективно – дома как дома, даже архитектура не то чтобы разительно отличается от привычной. То есть разница есть, но не такая большая, как, например, с Элливалем, который застыл в завершенной форме еще до наступления эпохи Исчезающих Империй, потом несколько раз перестраивался людьми, а не сам собой изменялся, как все нормальные города, поэтому получился вообще ни на что не похож. И автомобили, изредка проезжавшие мимо них по нешироким мостовым, тоже вполне обычные. «И деревьев здесь много, почти как у нас, это добрый знак, – думала Цвета, – где хорошо деревьям, там может жить человек».

Но все равно она не могла избавиться от ощущения, что оказалась в каком-то страшном сказочном королевстве, где обитают чудовища-людоеды. Впрочем, ощущения не так уж ее обманывали. Еще неизвестно, где страшней с непривычки – в сказочном королевстве или впервые в жизни на Другой Стороне.

Однако Цвета хранила стойкость, вежливо улыбалась, воздерживалась от так и лезущих на язык язвительных комментариев, внимательно слушала Симона, который, не умолкая, рассказывал, как тут будет красиво днем, при солнечном свете, потому что листья кленов и ясеней уже начали желтеть, просто в темноте их не видно; какой дорогой можно быстро дойти до большой реки; где тут круглосуточный супермаркет; в какие кофейни имеет смысл заходить почаще, а в какие не стоит, если не хочешь окончательно утратить веру в добро.

На этом месте Цвете захотелось спросить его: «А что такое добро?» – и дико захохотать, как психи из кинофильмов Другой Стороны; понятно теперь, как им так удается, тут и учиться не надо, достаточно этим тяжким воздухом подышать.

Но хохотать, конечно, не стала, держала себя в руках. Помнила, что вся эта нелепая эпопея с переходом на Другую Сторону – ее, а не чей-то чужой каприз. А Симон – надежный товарищ и настоящий герой: мало того что все здесь для нее организовал и подготовил, так еще и сам, без дополнительной помощи сюда привел, хотя у Цветы не было способностей к переходам между реальностями. Она даже в детстве ни разу нечаянно на Другую Сторону не забредала – притом что почти с каждым вторым ее одноклассником такое хоть раз да случалось, детям подобные штуки гораздо легче даются, но Цвете они не давались никогда. Симону, кстати, тоже не давались, он не умел проходить на Другую Сторону, пока не завербовался в Мосты, прожил здесь без малого десять лет, вернулся домой и только тогда наконец научился, теперь хоть каждый день может бегать туда-сюда. И Цвету сумел провести, хотя сам не особо верил в успех, это было заметно. Но Цвета почему-то с самого начала не сомневалась. «Мне очень надо, значит, у нас все получится», – она всегда примерно так рассуждала, и в большинстве случаев оказывалась права.

Но когда они наконец добрались до дома и вошли в квартиру, которую Симон для нее снял, Цвета не выдержала и расплакалась прямо в полутемном коридоре, освещенном тусклым желтоватым светом лампы под белым абажуром в виде цветка. Потому что это освещение было невыносимо, и запахи были невыносимы – объективно, ничего особенного, то есть не какая-то страшная вонь, просто чужие незнакомые запахи чужой незнакомой жизни, обычное дело, но вот прямо сейчас – кошмарная жуть.

«Я здесь точно не смогу, я не выдержу», – думала Цвета. И от этого рыдала все горше. И одновременно с равнодушной неприязнью, как чужого постороннего человека спрашивала себя: а чего я, интересно, ждала?

Чего ждала, Цвета сама толком не знала. Видимо, что переход на Другую Сторону будет похож на обычную поездку в соседний город. Она много и с удовольствием ездила на гастроли по другим городам, включая совсем глухие медвежьи углы, была вполне равнодушна к комфорту, совсем не придирчива к обстановке, крыша над головой есть, вот и ладно, я сюда не дом обживать приехала, а играть. И сейчас она себе тоже напоминала: «Я здесь, чтобы играть с Симоном его странную прекрасную невозможную музыку, он согласился, все получилось, он меня провел, я пришла, это же настоящее чудо, мне сейчас, по идее, от счастья надо плясать».

Но это не помогало. Цвета не плясала от счастья, а плакала, стоя в коридоре чужой неуютной квартиры, уткнувшись лицом в деревянную вешалку для пальто.