Макс Фрай - Зеленый. Том 1

апельсиновый ликер 15 мл;

лимонный фреш 40 мл.

В бокал для «Маргариты» добавить все компоненты коктейля в определенной последовательности: водка, далее ром, далее джин, затем текила, ликер и абсент. Рекомендуется наливать ингредиенты по стенке рюмки тонкой струйкой. Это позволит получить четкие слои.

Колу и лимонный фреш наливают в отдельные стопки. Бармен поджигает коктейль, и пока клиент пьет его через соломинку, одновременно вливает в бокал содержимое обеих стопок.

Эна не проявляется постепенно, а вламывается сразу, целиком, резко, грубо, можно сказать, открыв дверь с ноги, хотя, конечно, нет никаких дверей, да и ног пока тоже нет, ноги появятся после, так уж оно устроено: сперва входишь ты, а ноги и все остальное, что может понадобиться, приложатся потом.

Грубость первого жеста – не каприз Эны, не прихоть, не выражение личной неприязни, не дань тяжелому характеру (у Эны как раз очень легкий характер – в тех случаях, точнее, в тех формах существования, когда он вообще хоть в каком-нибудь виде есть). А просто необходимость, продиктованная исключительно свойствами местной материи. Туда, где материя грубая и тяжелая, входить следует тоже грубо, резко и тяжело. Это, можно сказать, вопрос вежливости. И одновременно безопасности; собственно говоря, вежливость и есть техника безопасности. В любом месте следует вести себя так, как там принято. То есть проявлять свою силу тем способом, каким ее принято проявлять. Чтобы сразу дать понять реальности, с кем она имеет дело, и при этом ее нечаянно не повредить. И себя оградить от дополнительных неудобств, это тоже важно. Эна не любит неудобств.

Поэтому вместо того, чтобы аккуратно родиться в нужное время в подходящем месте и неторопливо дожить до возраста, совместимого с выполнением текущей задачи, или спуститься с небес в ответ на молитвы, предварительно их вдохновив, или, повинуясь зову местных стихий, выйти из каких-нибудь древних песков, трещины в камне, моря, темной пещеры, тумана, да мало ли какие бывают врата, Эна просто появляется в пустом туалете зоны прибытия Вильнюсского международного аэропорта. Возникает там, условно говоря, из ниоткуда, и все дела.

Некоторое время Эна стоит перед зеркалом, внимательно разглядывая себя; с одной стороны, временный облик не имеет никакого значения, с другой, почему-то всегда ужасно интересно, как ты на этот раз выглядишь, словно бы что-то новое узнаешь про себя. Хотя, на самом деле, не про себя, конечно, а про актуальные обстоятельства. Всякий рабочий облик просто соответствует текущей необходимости. При чем тут ты.

Сейчас Эна выглядит женщиной средних лет, по местным меркам, не особенно привлекательной. Эна здесь всегда примерно так выглядит; понятно почему: в реальности, где материя столь тяжела, что деторождение становится трудной работой, следует проявляться самкой: самки от природы выносливей, в самку можно вместить гораздо больше себя. То есть в женщину, их следует так называть; впрочем, какая разница, какими словами ты думаешь. Здесь не умеют слышать чужие мысли, а если вдруг кто-то особо чуткий случайно что-то услышит, примет их за свои и сам себе удивится – какая чушь мельтешит в голове! Эна здесь далеко не впервые и знает, как все устроено. Хотя не привыкнет, наверное, никогда.

«Никогда не привыкну», – думает Эна, но не раздраженно, а весело, с удовольствием. Эне очень нравится не привыкать.

С таким же веселым удовольствием Эна разглядывает себя в большом, во всю стену зеркале. Будь на ее месте настоящая человеческая женщина, отвернулась бы, чтобы лишний раз не расстраиваться, а Эна думает: ай, хороша! Эне нравится это новое тело, как понравился бы любой нелепый карнавальный костюм – праздник! неожиданность! радость! чудесно! смешно! – но с человеческой точки зрения Эна выглядит, прямо скажем, не очень. Так надо, чтобы не привлекать к себе повышенного внимания и не вызывать несанкционированных теплых чувств. Крупное плечистое тело с маленькой грудью и широкими бедрами, копна жестких густых волос цвета темной ржавчины, бледное невыразительное лицо с дряблыми щеками, мясистым носом, длинным тонкогубым ртом и чересчур большими глазами, такими неистово, яростно черными, что лучше бы в них никому не смотреть. Ну, тут ничего не поделаешь, как ни скрывайся, кем ни прикидывайся, а всегда будешь выглядывать из собственных глаз. Поэтому Эна достает из кармана куртки футляр, вынимает оттуда очки в бледно-голубой пластиковой оправе и надевает. Неудобная штука; то есть все ее нынешнее тяжелое твердое малоподвижное тело само по себе крайне неудобная штука, а тут еще какая-то дополнительная дрянь елозит по так называемому лицу. Зато за толстыми стеклами глаза Эны кажутся просто мутными темными пятнами. Вот и славно. Ни к чему лишний раз кого-то пугать.