Александр Прозоров - Любовь ифрита [СИ litres]

– Замолчи немедленно, Настюха, не то я умру от зависти! – замахала на нее галерейщица. – Смотри, не втрескайся в него ненароком!

– Даже и не знаю, подруга, – еле заметно дернула бровями женщина, повела плечами: – Иногда думаю, а почему бы и нет?

– Хочешь, приворотного зелья наварю? Так втюришься, по гроб жизни не оторвешься!

– Отстань, Умила. Ты же знаешь, во все эти побасенки для престарелых бабулек я никогда не верила.

– Тогда давай желанному твоему сварю. Вдруг хотя бы хахаль поверит?

– Он и так прилип, как банный лист.

– Могу отворотное снадобье сварганить.

– Не нужно.

– Точно не нужно? – чуть повернув голову, искоса посмотрела Умила.

– Нет!

– С тобой все ясно, подруга, – засмеялась галерейщица и крепко обняла Настю: – Рада за тебя! Пусть все у тебя будет хорошо! Теперь извини, мне нужно представлять героя вечера. А то ведь никто даже не догадывается, в честь чего удалось нахлестаться шампанским нахаляву?

Умила отошла к столу с угощениями, положила ладонь на плечо тощего клоуна в шелковой рубахе и в берете. Настя же отвернулась к ближайшей картине, на которой два енота выглядывали из-за соснового ствола. Но тут внезапно сильные руки подхватили ее, понесли, закружили, а горячие губы зацеловали глаза, нос, брови.

– Миша, пусти!!! – зашипела женщина, пытаясь отбиться. – Люди же кругом! Тебя что, та буйная тетка покусала? Которая вешается тебе на шею и шепчется на ухо!

– Осторожнее с метафорами, моя королева! – Молодой человек опустил ее на пол. – Муж сей экстравагантной леди входит в комиссию по благоустройству. Так что говорить о ней следует или хорошо, или ничего.

– Это та самая комиссия, что готова заплатить немножко денег за разбивку новых скверов на месте наших площадок? – прищурилась главбух. – Ладно, уговорил! Можешь с ней хоть целоваться, я отвернусь.

– Неужели ты ревнуешь, моя королева? – прошептал Михаил ей в самое лицо. – Забудь. Я твой верный раб, и никогда в жизни ни на кого не променяю, покуда ты сама меня не прогонишь. К тому же целоваться – это явный перебор. Андрей не поймет. Достаточно просто хорошего к ней отношения.

Михаил чмокнул женщину в кончик носа и разжал объятия:

– Тяпнем по шампанскому?

– Из-за тебя я не услышала, в честь чего устроен случившийся фуршет! – укорила своего спутника Анастасия.

– Какой-то заезжий маляр почтил галерею своим присутствием, – пожал плечами Михаил. – Наверное, знаменитый. Но раз он у Умилы Сохо не выставляется, значит, величина дутая. Просто пиар.

– Интересный аргумент, – удивилась Настя. – Кстати, Айвазовского или Рериха я здесь на стенах тоже не вижу. Они дутые?

– Они не входят в число твоих современников, моя королева, – слегка поклонился молодой человек.

Нежное воркование двух «голубков» не укрылось от внимания ведьмы, представляющей гостям Монтория Репнина, по паспорту Егора Ракова, которому церковный синод доверил роспись куполов нового храма в Заречье.

Душу Умилы разрывали тройственные чувства. С одной стороны – она ревновала ифрита к своей подруге…

Умом понимала, что Михаил для нее под запретом – как печной уголек для бумажного лебедя. Ибо чуть зазеваешься – и сгоришь! Понимала – но от этого осознания только сильнее завидовала своей подруге.

С другой стороны – она радовалась за Настю, буквально лучащуюся счастьем.

С третьей – если у подруги все хорошо, значит… Значит – у нее все плохо.

Смертная кормушка для ифрита стремительно накрывалась медным тазом…

– Теперь можно задавать вопросы уважаемому Монторию, – громко предложила галерейщица. – Мне, например, крайне интересно, как удается создавать такие огромные полотна у себя над головой? У меня бы рука отсохла, постоянно держать ее наверху!

– У меня тоже, – кивнул художник. – Поэтому мы делаем высокие леса, чтобы под потолком можно было лежать на спине.

– А чтобы расписывать церкви, нужно иметь духовное звание? – спросил кто-то из толпы.

– Не обязательно, – повернулся к гостям тощий живописец. – Но перед началом работы желателен хотя бы недельный пост и молитва…

Умила не выдержала. Поддавшись порыву, она оставила Монтория отдуваться с вопросами, сама же пошла к «влюбленным голубкам». Но сказать ничего не успела – ифрит вдруг вздрогнул, поспешно схватился за телефон. Вскинул трубку к уху, выслушал, кивнул, опустил обратно в карман и достаточно громко сказал:

– С полицией не поспоришь, придется ехать. Тебя отвезти домой, моя королева, или останешься с картинами?