Виктор Косенков - Гость внутри [litres]

Алексей Беляев. Бежать!

На случайность жаловаться обычно не принято. Нечаянно, неумышленно, невзначай, как на грех, по стечению обстоятельств. Эти синонимы слова «случайность» носят оправдательный оттенок, и если не приравнивают ее к судьбе, то уж точно приближают, делают родственной. На самом деле Его Величество Случай только миф, идея, в которую принято верить, чтобы оправдать свое боязливое отношение к правде. Люди, страшащиеся риска, но вынужденные по тем или иным причинам рисковать, часто оправдывают происшедшее случаем. На самом деле все события связаны между собой логической цепочкой разнообразных поступков. Хотя, наверное, именно сложное переплетение этих цепочек и принято называть Случаем.

Она вышла мне навстречу из темноты подъезда, и я успел затормозить только в последний момент, ухватившись руками за дверной косяк. Лариса испуганно отступила назад. Ее рука дернулась к сумочке.

Поняв, что еще через мгновение я получу, как минимум, струю из газового баллончика, я прохрипел, выставив вперед руку:

– Лариса, это я. Не надо.

Больше ничего сказать не получилось, в боку невыносимо кололо, и я согнулся пополам, давясь тошнотой.

– Беляев? – Ее голос был удивленно-брезгливым. – Лешка?

Не в силах что-либо сказать, я энергично закивал, затем, прислонившись спиной к подъездной стене, сполз вниз. Последние несколько километров я бежал. Шарахался от людей, повсюду мне мерещились черные провалы, двери, какие-то чудовища. Несколько раз, перебегая улицу, я чудом избежал столкновения с автомобилем. Мне казалось, что только таким путем я смогу уйти от погони. Мнимой или реальной, разобрать было уже невозможно. Мир вокруг меня не мог называться реальным, потому что воспринимаемое большинством не имело для меня никакого смысла, а то, что видел и чувствовал я, для большинства было просто бредом.

В конце концов, когда истерика поулеглась, а воздух стал колом в горле, я кинулся в ближайший подъезд. И столкнулся там с ней. Я не заметил, что она сильно изменилась, типаж «богемной давалки» плавно сменился на «все знающая стерва», цвет волос из натурально рыжего превратился в рыжий с краской, утончился макияж, заострились черты лица. Сейчас мне это было все равно, сейчас это не имело никакого значения. Да и времени разглядывать Ларису у меня было не много. Я осторожно выглядывал из подъездной темноты, стараясь понять, с какой стороны ждать погони. На какой-то момент я даже забыл про ее существование, и, когда над ухом раздался Ларискин голос, я вздрогнул.

– Беляев, ты что? У тебя все в порядке?

– Лариска! – Я вскочил, и она отступила от меня. – Лариска, спрячь меня! Помоги мне, а?! Я тебе отплачу, честно! Только спрячь меня! Ну, пожалуйста!!! Только срочно.

На ее мимику следовало бы обратить внимание. Но мне было не до этого.

– Хорошо, пошли, – наконец сказала она.

В Ларискиной квартире чувствовалось нечто нежилое. Что-то особенное в сочетании цветов, в планировке. Неуловимо, на уровне ощущений, но между тем кристально ясно. Наверное, она чувствовала то же самое, и оттого в квартире ничто не лежало на своем месте. Одежда валялась на полу или свешивалась со стула бесформенной кучей, тарелки громоздились на кухне без всякого порядка, большой диван стоял посреди комнаты, близко придвинутый к телевизору. Создавалось ощущение, что этим беспорядком хозяйка стремилась подчеркнуть, упрочить факт своего проживания. Словно она доказывала самой себе, что может тут жить, имеет право наводить бардак, не следуя никаким неписаным правилам.

Я просидел у нее целый день. Лариса буквально втащила меня на четвертый этаж, потому что ноги отказались мне служить, заперла и ушла, ее ждали какие-то дела. Некоторое время я сидел в ванной и меня бил озноб, хотя из кранов хлестала обжигающая вода, потом, немного придя в себя, перебрался на кухню, где и просидел, боясь пошевелиться, весь день. Наверное, со стороны это выглядело дебильно. Человек, завернувшийся в огромное полотенце, сидит посреди кухни и беседует сам с собой в голос…

– Я же говорил, – заунывно тянул Петя. – Я же предупреждал. Бежать. Бежать надо. Пока не поздно. И даже если поздно, все равно бежать.

– Егор, – позвал я. – Чего молчишь?

– Думаю.

– Чего тут думать? Или, может быть, дядя Дима…

– Не говори ерунды, – мрачно проговорил Егор. – Дяди Димы больше нету. Гуд-бай, май лав, гуд-бай.

В голосе Егора мне послышался сарказм. Не истерика, а мрачное такое ехидство.