Вадим Булаев - Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию

— Просил же заклинание прочности наложить. Как раз для такого вот случая. Что, тяжело? Или не по чину?!

Прекрасноликий мужчина поморщился, словно укусил кислое, неспелое яблоко.

— Ты виновных не ищи. Твои орлы грохнули...

Фрол Карпович взорвался.

— Не юли!!! Моим дуракам теперь путь один! В приманки! И выживут ли они в этой передряге — большой вопрос! Ты мне ответь — почему не закляли?! Почему?!!

Александрос отвёл глаза.

— Забыли в спешке... Сам знаешь — на скорую руку делали. Не до тонкостей было.

— На скорую... — повторил боярин. — Вот всё у нас так. Тяп да ляп. Через седалищный орган... Ладно, крайних потом искать станем. Сейчас некогда. Значит так. Ты, Иванов, немедля едешь в дом Яги покойной. Там сидишь и не отсвечиваешь, пока Бездушную не поймаем. К окнам не подходишь, телевизор не смотришь, а лучше в шкаф спрячься. Ты, Швец, на подхвате крутись. Когда всё закончится — посмотрим, что с вами делать... Я ведь даже не ругаюсь, — устало молвил он. — Вы сам себя наказали. Понимаешь, с кем дело иметь придётся?

— Д-да...

— Да ни хрена ты не понимаешь! — снова взорвался начальник. — У тебя выжить шансов один на миллион! Там колдунья такая, что демоны шапку перед ней ломают! Знаешь, как Бездушными становятся?!

Насмерть перепуганный предстоящей перспективой Иванов нервно сглотнул, извлёк из пачки сигарету. Сломал. Достал вторую, снова сломал, раскрошив табак по столу.

— Брось зелье! — придвинувшись почти вплотную, крикнул Карпович. — Нагадил — умей ответить!

Помощник, словно ожёгшись, бросил измятую пачку на стол и промямлил:

— Антон рассказывал. Убить надо много...

Начальник, слушая это блеяние, неожиданно взял чашку Антона с остатками чая и шумно, в один глоток, допил напиток, успокаиваясь.

— Если бы много... Тысячами меряют... Наша начала с Освенцима, потом отметилась в Дахау и Треблинке. Догадываешься, чем занималась?

Эти названия всем присутствующим говорили о многом. У Серёги волосы встали дыбом от осознания услышанного. Швец медленно сел на табурет — ноги не держали. Ему, как родившемуся и умершему в СССР, доводилось слышать рассказы очевидцев фашистских зверств из первых уст.

— Да-да, не крестиком вышивала, — неумолимо продолжил боярин. — После войны на Англию работала. По всему чёрному континенту отметилась, во всех войнах, выполняя хотелки короны. Там тогда резня страшная стояла. Потом пропала. И сведений куда — нет. Ни слуху, ни духу. Но живая — точно! Теперь вы, убогие, понимаете, во что вляпались?! И сколько у этой твари сил колдовских, осознаёте?! Да ничего вы не понимаете, потому что мы и сами не поймём истинную её силу! Не знаем возможностей... Зато знаем точно — свидетелей в случае неудачи не будет! У неё только с этим старичком в Англии прокол вышел — она его попросту не видела, он в тех делах краями проходил. Так, на входе столкнулся... Остальные кураторы тю-тю! Все мёртвенькие! Мы, конечно, в Ад и Рай запросы сделали, но пока их найдут и опросят — это время. Время! А если сейчас проморгаем — неизвестно, когда колдунья в следующий раз всплывёт и сколько трупов накрошить успеет.

Выдохшись, он тыльной стороной ладони утёр пот со лба и привалился спиной к стене, уныло глядя в пол.

Слово взял македонец.

— Иванов! Я не стану вам читать нотации о вашем недопустимом поступке — вы сами себя наказали дальше некуда. Потому придётся искупать, вариантов нет. Немедленно выезжайте, вас встретят. И вы, Швец, тоже, — бросил он Антону. — Три минуты на сборы. Фрол прав, виновных потом искать да наказывать будем. Удачи вам...

И тут, с завыванием корабельной сирены из-за холодильника вылетела Машка. Словно раненая львица, она отбросила в сторону Алесандроса, да так, что он некрасиво завалился на стол; повисла на боярине, не давая ему двигаться, и истошно, обезумев, закричала:

— Беги, Серёженька! Беги, родимый! Я их задержу!

Иванов стоял, с нежностью глядя на самоотверженную домовую.

— Нет, Маша. Не надо. Я пойду.

После этих слов девушка обмякла, отцепилась от начальника, сползла на пол и горько, обречённо заплакала. Помощник хотел поднять её на ноги, но вместо этого кицунэ с силой обняла его колени, прижавшись к ним всем телом.

— Серёжа, — повторяла она, — Серёженька, а как же я? Как я? Как?..

Парень с нежностью гладил девушку по голове, успокаивая.

— Ну что ты голосишь? Я ещё живой, да и вообще... Ты думаешь, мне приятно на работу идти, глядя на тебя, зарёванную, словно школьница после разбитой первой любви? Не надо... Съезжу, поживу на чужих харчах и вернусь. Убилка у той колдуньи для меня не выросла. Если ты так каждый раз реветь станешь — и на отдых ехать не надо, тут океан будет... Ты лучше полотенце мне чистое дай и одежду, а я пока мыльно-рыльное соберу. Носков дня на три-четыре брать? — обратился он к Фролу Карповичу.