Вадим Булаев - Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #2

***

Инспекторы шли молча, обдумывая и переваривая услышанное. Говорить не хотелось. И насладиться полумраком осеннего парка, с красивыми, изысканно-пейзажными, редкими пятнами фонарей тоже не получалось. Настроение не то.

В тёмных углах обнимались парочки, где-то в глубине боковой аллеи играла музыка из портативной колонки и грубо, громко смеялась молодёжь; мокро шелестели под ногами опавшие за день листья.

— Тебе для чего деньги понадобились? — устало, не глядя на товарища спросил наболевшее Сергей.

Антон, шедший рядом и пинавший от скуки какой-то камешек, замявшись, стыдливо пробурчал:

— Вот знал, что прицепишься... Для работы нам деньги нужны? — и сам себе сразу ответил, не давая товарищу вставить ни слова. — Нужны! И не надо конкретизироваться именно на мне. Я их, бумажки эти презренные, если помнишь, вообще в руки взять не могу.

— Тоха, не юли...

Призрак, не отвечая, ушёл чуть вперёд, сгорбившись, словно ему на спину навьючили пару мешков с цементом. Походка стала шаркающей, старческой, голова поникла.

Так и топали, в молчании, практически до остановки общественного транспорта. Иванов уже отчаялся получить от приятеля ответ, как вдруг тот остановился, повернулся, стремительно приблизился практически вплотную к парню и беззлобно, с затаённым страданием в голосе, заговорил:

— Понимаешь, плохо быть здесь, в мире живых, и на всё только облизываться. Ты думаешь — мне в удовольствие свободные букетики по урнам выискивать или у тебя сигареты непрерывно стрелять? Ошибаешься... Да, не отпираюсь, хотел немного из этой пачки к рукам прибрать, хоть и не знаю пока — как деньгами воспользоваться... Придумаю что-нибудь.

— Зачем тебе это?

— Потому что устал, — Швец нервно сглотнул, неприятно кривя лицо. — Потому что я тоже хочу и с девушкой в кино сходить, и бутылку пива, не заморачиваясь, купить, а не ждать, пока угостят. Не обижайся, я к тебе не в претензии. Ты хороший товарищ и делаешь всё, чтобы я не столь ущербно себя чувствовал. Но так не может длиться вечно... Этот вопрос нужно решать, вот только как — без понятия...

Вместо ответа Сергей положил руку на затылок призрака, пребывавшего сейчас в материальной ипостаси, и прижал его лоб к своему.

— Друг, — жарко дыша прямо в лицо, он впервые обозначил своё истинное отношение к напарнику, — я понимаю, поверь. И помогу.

— Друг... — эхом повторил Антон, ощущая внутри себя непонятную теплоту от этого, казалось бы, простого слова.

А Иванов всё говорил. Зло, бодро:

— Не ссы, прорвёмся! Придумаем тебе подработку. Правильную! Чтобы ни одна гадина упрекнуть не посмела... Эх... раньше бы сказал — уже бы семейство Рокфеллеров на побегушках держали!

Призрак несмело улыбнулся, оценив шутку. Ему было откровенно не по себе. Открываясь Сергею, он втайне, до судорог, боялся, что парень его не поймёт, осудит. Но нет. Друг его понял правильно. И он рядом, не бросает.

— А за бабло это, от оборотня полученное, не переживай, — продолжал обнадёживать Иванов. — Правильно мыслишь. Это я, разбогатев, зажрался. Возьмём своё. По-честному возьмём, что положено брать среди нормальных людей в виде обычной, заработанной, благодарности.

— Или не возьмём, если не за что будет, — поддакнул, улыбаясь всё шире, Швец.

— Или не возьмём, — согласился Сергей со смехом. — Тогда мозги включим, где капусты срубить половчее. В первый раз, что ли? Или мы не в розыске служили и служим?

Шипя пневматикой, подъехал троллейбус, шумно распахнул двери, и инспекторы, в шутку толкая друг друга, весело поспешили в салон.

***

По общему согласию напарники решили перевести рабочий день в рабочий вечер, для чего устроились с удобствами на Серёгиной кухне, чем донельзя перепугали кицунэ. Трезвые, сосредоточенные, деловитые парни беспрестанно пили чай и шелестели полученными от Пауля бумагами. Даже от блинов отказались. Свежих, с начинкой из нежного фарша.

Немного покрутившись около заваленного материалами по самоубийству стола и позаглядывав в разложенные фотокопии протоколов и иных, положенных в данном случае по закону, бумаг, Маша махнула на всё рукой и отправилась спать, предупредив: «Только недолго засиживайтесь, поздно уже».

Её не услышали.

К часу ночи, перелопатив не по одному разу всё содержимое конверта, решили сделать перерыв и подытожить.

Картина получалась незамысловатая. Покойный Юрген, с резковатой для русского уха фамилией Генслер, покончил с собой (в этом не было никакого сомнения — полиция на этот раз весьма дотошно подошла к процессу дознания) в одном из заброшенный гаражей на окраине, выстрелив себе в рот из собственного ружья, оформленного по всем правилам три месяца назад. Предсмертную записку он оставил рядом, придавив камешком. Ни свидетелей, ни очевидцев не нашли. Вещи самоубийцы никуда не пропали — смартфон, документы, ключи от квартиры, бумажник с деньгами и банковскими картами — лежали в карманах, на своих местах.