Вадим Булаев - Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #2

— Мы не... — попытался парень выдавить из себя оправдание.

— Да знаю я, — раздосадовано перебил шеф. — Получилось так. Выбранить бы вас как следует за упущения, чина вашего недостойные, но не буду. Сами выводы сделаете. Я в двенадцатом годе под Смоленском тоже так вот ухитрился вляпаться. Разъезды наполеоновские вокруг города кишмя кишат, армия к обороне готовится, а мы в Москву тайно архиерейский обоз сопровождаем с грузом весьма ценным... Из охраны — полудюжина казачков. Смех один... Народец кругом бунтует, помещиков в топоры, любого в форме, нашей аль нет — на вилы; деревенские дурные попы антихристом всех до икотки пугают... Это потом хоть как-то организовались, а тогда... срам один, а не война... И вот зашли в одну деревеньку, дворов на двадцать. Пустую — ни курицы, ни коровки. Ну, не удивились — прятался народец в лесах, понимал, что всю живность на корм войску задарма пустят, а баб не по разу перепортят.

И пошёл я тогда в один домишко на отшибе. Дрянь, а не строеньице, даже по тем бедным временам. Не понравился он мне. Чем — по сию пору не знаю. Проверить решил.

Дойти не успел — из него нежить повалила. Да всякая! Злющая, голодная до человечины. Много её тогда круг войск крутилось, любит она смертушку... И что делать? Казачки сами в суевериях непроходимых пребывали, боязно им. Обозные — сплошь духовные лица, к мордобитию и прочим ратным премудростям непривычные. Оставался лишь я, грешник, да товарищ мой по службе...

Семь душ мы тогда не уберегли. Семь! — резко закончил боярин. — И всё как у вас: подозрения были, а уверенности не было. Мне Элла о твоих мыслишках поведать успела, пока ты в бессознательности валялся.

— Как она? — не сдержался Сергей.

— Нормально. Она меня и вызвала, пока вы тут с големом ратоборствовали. Позвонила. И тайность раскрыла. Так что, Иванов, цени бабу! О знакомстве со мной упоминать не любят! Боятся...

Инспектор промолчал. Похоже, Фрол Карпович пока не в курсе исповеди ведьмы и того, что ему известно немножко больше, чем думает шеф. Ну и хорошо.

Парень уже сообразил, что начальник сейчас своей, собственной Печатью приводит его в чувство, а если так долго держит служебную метку на голове, значит — досталось ему от Тоуча крепко, иначе бы уже вполне мог скакать молодой антилопой. Ладно, мелочи. Главное — живой...

— Бабка... нашлась? — чувствуя с каждой секундой всё большее облегчение и начиная замечать, что лежит прямо в грязи, задал ещё один вопрос Иванов.

Борода Карповича раздвинулась в улыбке.

— Да. Живая. Её твоя полюбовница сейчас к машине ведёт... Да лежи ты! — рыкнул он в ответ на инстинктивную попытку подчинённого повернуть голову в сторону дороги. — Налюбуешься ещё!

На душе у Серёги стало легче. Антон — под присмотром, с ним всё будет в порядке; бабулю нашли; Элла цела и под раздачу не попала; Тоуч — где ему и положено... А Салимова? С ней что? И какими сгустками он по голему лупил?

— Фрол Карпович, — не сдержавшись, решил прояснить для себя все непонятности инспектор. — Там ещё женщина была...

Боярин пожал плечами.

— Я не видел. Может, сбежала... может... не до неё сейчас. Потом разберёмся. Лежи, не мешай.

Но Иванов продолжал упорствовать в своей жажде знаний.

— Я хотел спросить...

— Вечером, — жёстко оборвал его шеф. Затем, ничего не объясняя, взял своими жёсткими пальцами лежащего за подбородок, бесцеремонно покрутил его голову вправо и влево. Удовлетворённо хмыкнув, объявил. — Будь на связи, — и растворился, словно его тут и не было.

«Вот зараза, — подумал Сергей, — на самом интересном месте» ... Но такие мысли роились в его голове не со зла, а от неудовлетворённого любопытства. Парень прекрасно понимал, что сейчас у начальника полно других забот, более важных, чем болтовня с говорливым подчинённым. Придётся ждать вечера...

***

Встать на ноги оказалось гораздо проще, чем Иванов думал изначально. Тело болело — не без того, но, похоже, ни один жизненно важный орган не пострадал и общее самочувствие стремилось к отметке «терпимо».

Покряхтывая, первым делом подошёл к застывшему статуей голему, поскрёб ногтем оплавленную грудину, обошёл по кругу, после чего равнодушно толкнул теперь уже неопасного болвана рукой. Тот лениво, словно в замедленной съёмке, закачался, будто пьяный, а потом картинно, с ленцой упал на бок, после чего глухо, буднично раскололся на несколько частей.

...Сергей, глядя на останки искусственного болвана, недоумевал. По всем канонам ему, как положительному герою, сейчас положено презрительно пнуть поверженного врага ногой, возможно даже попрыгать на нём, круша в мелкие кусочки это обезьяноподобное творение — но ничего подобного делать не хотелось. Вообще не хотелось. И чувства победы тоже не было.