Генрих - Отпуск на всю жизнь

Это не так просто, изгонять из голоса малейшие интонации и эмоции. Но я стараюсь и результат есть! Семёнов делает движение, будто хочет схватиться руками за голову, вовремя спохватывается.

– Вы свидетель по делу о нанесении тяжких телесных повреждений гражданке Грибачёвой Марии, как вы правильно указали, несовершеннолетней. Вот её заявление, – Семёнов трясёт бумажкой, – Вот справка из больницы.

– И что с ней? – с трудом подавляю жгучий интерес в голосе.

– Компрессионный перелом верхней челюсти, перелом восьмого левого ребра, сложный перелом лучезапястного сустава, – следователь смотрит так торжествующе, как будто зачитал мне самый жестокий приговор из всех возможных.

– Ого! – это в первый и, надеюсь, в последний раз мои эмоции вырвались наружу. Но я запомнила сразу, это перечисление повреждений звучит для моего уха лучше любой песни. Перелом того, перелом другого, о, музыка богов войны и победы!

– Но до чего же крепкая девица! – сейчас монотонности в моём голосе нет, я обращаюсь к Эльвире, – Мама, если бы меня так ударили, точно ребра три сломали бы. А у неё только одно. Кувалдами надо таких бить.

На моё «мама» Эльвира косится с подозрением, но в присутствии чужих не одёргивает.

– Как вы говорите? Хотите напасть на Грибачёву с кувалдой? – мгновенно цепляется Семёнов.

– …не выдумывайте – и не вмешивайтесь в мои разговоры с мамой, это личное…

– Почему вы позволяете себе такой тон? – о, заговорила рыбка человеческим голосом. Да и мне надоело.

– Что вы имеете в виду? – включаю интонации, но слабенько. Нефиг его баловать.

– Ладно, – устало отмахивается следователь, – Ответьте, за что вы избили Грибачёву?

– Ни за что. Она напала на меня, я защищалась.

– Так защищались, что сломали руку о её лицо, – ой, даже сарказм появился. Я оживила эту мумию!

– Это было ответным действием. Она напала на меня, я в ответ ударила. Результат удара показывает, насколько она крепче меня. Она получила всего лишь синяк и трещину, а моя рука надолго вышла из строя. Моя боеспособность резко снизилась, правой рукой я больше ничего не могла сделать.

– Как она на вас напала? – следователь принимается записывать свои вопросы и мои ответы.

– Кинулась на меня и схватила руками за куртку.

– Разве можно это расценивать, как нападение? Может, она просто потрясла бы вас и отпустила?

– Это именно нападение. Только так это и нужно расценивать. Ваши фантазии о возможных вариантах не имеют отношения к делу.

– Почему всё-таки вы расценили это, как нападение? На каком основании?

– На основании репутации Грибачёвой и её всем в нашей школе известных ухваток. Именно так она обычно начинает драки. Хватает противника и старается свалить на землю. Потом бьёт кулаками и ногами. Насколько я знаю, она именно таким способом отправила пять девочек в больницу. А может и больше, тут вам, как полицейскому, виднее.

Следователь вдруг останавливается и смотрит озадаченно. Что?! Он об этом не знал?! Абзац, я охреневаю от работы родной полиции!

– Пишите, пишите. Я потом проверю дословно, что вы написали.

Он пишет, но вид у него стал изрядно кислый. Написал, последние слова максимально точно. Я, как и обещала, всё проверила. Только тогда мы с Эльвирой всё подписали. Но напоследок я ему сильно врезала. Ибо нефиг!

– А ознакомление меня с моим статусом и делом, по которому вызвали, всё-таки стоит в самом начале протокола. Передёргиваете, господин следователь. Я с вами в карты играть не сяду. Ладно, прощаю на первый раз.

Эльвира аж отвернулась, чтобы не видеть, как его перекосило. Ай, бедненький!

Когда выходим на улицу, Эльвира устало спрашивает:

– Ну, и зачем ты всё это устроила?

– Он мне не понравился. Сразу начал запугивать. Свои обязанности не выполняет.

– Он – следователь.

– И что? Следователю можно нарушать закон? Мне даже четырнадцати лет нет, я по закону вообще неподсудна. Максимум, меня могли взять под плотный надзор с отсрочкой помещения в спецучреждение. Но только в том случае, если б я её убила. А чтобы Машку убить, точно кувалда нужна, иначе никак.

– Тяжкие телесные, это серьёзно, – качает головой Эльвира.

– Судя по тому, что самой Машке за то же самое, причём многократно, ничего не было, не особо серьёзно. Меня другое удивляет.

– Что?

– Сотрясения мозга у неё нет. Он там точно есть? Череп треснул, а мозгу хоть бы хны…

Мы глядим друг на друга и хохочем.

Но дома я серьёзно задумываюсь. Не в моих правилах оставлять за спиной живого врага. Но в нынешнем теле и нулевым статусом мало что могу сделать. Пробраться в больницу и добить? Я уже примерно понимаю стиль работы здешней стражи. Это Машку они будут лениво искать, а за меня возьмутся плотно. А уж если я следы оставлю… а как их не оставить? Здесь я не умею оборачиваться.