Дмитрий Дашко: Лучший из худших

Я не ошибся. Нас загнали в холодное помещение, заставили раздеться догола, выдали каждому жестяную шайку, мочалку и кусок вонючего мыла, а потом приказали мыться под почти ледяной водой.

Похоже, тёплая тут отсутствовала в принципе.

Само собой, долго в помывочной никто не задерживался, через пару минут рекруты пулей вылетали из неё в предбанник, где на лавках ровными стопками было разложено нижнее бельё: зелёные хлопчатобумажные трусы и такая же майка. Похоже, тут заранее знали размеры каждого из нас или мне повезло настолько, что майка не тянулась до щиколоток, а трусы не приходилось подтягивать руками.

Трясущимися руками я вытер себя длинным вафельным полотенцем с чёрной чернильной печатью на краю и облачился в казённые шмотки.

И тут же последовала очередная команда на построение.

Синие как утопленники рекруты выстроились в одну шеренгу.

Оглядев нас, фельдфебель хохотнул.

– А сейчас вы узнаете, что такое – забрить в армию.

В предбаннике появился парикмахер, единственным инструментом у него была машинка с нулевой насадкой, так что скоро головы у нас блестели и переливались на свету словно диско-шары.

Меня охватило грустное чувство: стриженные наголо мы походили друг на друга как близнецы – тощие, лысые, с растерянными лицами.

А вот фельдфебелю наше преображение понравилось.

– Ну, наконец-то, вы, долбоё…, стали хоть чуть-чуть походить на людей. Сейчас пройдём на склад, там получите форму и амуницию.

Выходить на улицу не понадобилось. Баня и вещевой склад оказались соединены подземным переходом. Мы прошли по гулкому и сырому тоннелю, прежде чем оказаться в пропахшем нафталином тёплом и сухом помещении, где лопоухий кладовщик, зевая, стал выдавать по списку обмундирование.

Мне достались оливкового цвета кепи, грубоватые штаны и плотная, пропитанная чем-то резиновым, куртка, застёгивающаяся на молнию, ремешок без пряжки, три комплекта носков и чёрные ботинки, одного взгляда на которые хватило бы, чтобы определить их как говнодавы.

Ни погон, ни кокард, ни эмблем… Нас словно нарочно пытались обезличить по сравнению с другими солдатами батальона. Одним словом, рекруты.

Это было так уныло и мрачно, что в сердце вселилась тоска.

Пять лет, произнёс я себе. Грёбанные пять лет, а потом на свободу. Какой она будет эта свобода, что меня ждёт – даже загадывать страшно.

Ланской-старший сказал, что не сможет мне помогать. Если, не приведи бог, всплывут факты, что его отречение от меня было фальшивым, семья пострадает. Так что мне придётся в будущем опираться исключительно на собственные силы.

Я оделся и обулся, зашнуровав берцы.

Форма оказалась немного свободной. Парни, служившие в армии рассказывали, что сначала резко худели, а на дембель возвращались просто раскабаневшими. Видимо, по этой причине куртка была где-то на размер больше, а штаны могли бы спадать, не будь в них зелёного тканевого ремешка.

Пока фельдфебелю и ефрейторам было не до меня, отыскал глазами зеркало. Пойдём, что ли посмотрим, как выглядит рекрут батальона смертников.

Видок конечно был тот ещё: испуганные глаза, голова на тоненькой лебединой шейке (интересно, тут придётся подшивать подворотнички или обойдётся?), всё какое-то мешковатое и несуразное. Даже напяленная на лоб кепи не спасла.

Чухан, какой-то, а не боец.

Увидев меня, противник если и помрёт, так только от смеха. Утешало, что и другие были не лучше. Зато как браво смотрелась форма на нашем фельдфебеле. Такое чувство, что он в ней и родился.

Может, через какое-то время и я буду являть собой не столь душераздирающее зрелище?

Эх, свежо придание…

Очередное построение (похоже, несть им числа), марш-бросок, причём бегом через плац до казармы (неожиданная новость: рекрут не имеет права передвигаться по территории части иначе, чем рысью), очередной кишкообразный отсек с надраенной до блеска «взлёткой» по сторонам от которой находятся металлические кровати с жёсткой, панцирной сеткой. Кровати в один ярус – и то дело.

– На первый-второй рассчитайсь! – рявкнул Белов.

Дождавшись, когда выполним команду, велел:

– Первые номера по очереди занимают правый ряд коек, второй – левый. Марш!

Я замер возле доставшейся мне койки. Она ничем не отличалась от других: такая же металлическая и скрипучая, выкрашенная в защитный цвет.

Постельных принадлежностей на ней не было, рядом стоял покрытый коричневой морилкой табурет с инвентарным номером и небольшая деревянная тумбочка с единственным выдвижным ящиком и двумя дверцами ниже его.