Лариса Петровичева: Лига дождя

Шура ощутил что-то вроде насмешливой гордости и поймал себя на мысли о том, что обязательно пойдет в библиотеку Пономарева и узнает подробности о поединке Соловьевой и Тевтона. Впрочем, понятно уже, что для отважной женщины такое сражение вряд ли могло закончиться чем-то хорошим.

– Я даже не представляю, как объявлять об этом, – продолжал Гамрян. – Оборотень убит! Сам Поплавский! Сразу такая паника начнется.

– Да уж, – кивнул старичок. – Если он сумел убить Эльдара, то для него нет ничего невозможного. В принципе.

– И даже воскрешать мертвых, если они хорошие люди, – произнес Гамрян и наконец-таки закурил. – Вот что делать с такой силой?

Шура усмехнулся. Интересно. А говорят, что подслушивать нехорошо; Пономарев не рассказывал о том, что для даэраны нет ничего невозможного. Наверно, боялся, что Шура тогда попытается разорвать путы.

То, что Эльдар окрестил странными вплетениями в ауре, было тем, что французский философ и маг Антуан Мерсье назвал путами – энергетическими нитями, которые пронизывают даэрану, прикрепляя его к ведущему неразрывно и навсегда. В принципе, кто запретит попробовать их разо…

Вспышка головной боли была настолько сильной, что Шура отшатнулся от стола и едва не перевернул зеркало. Вот оно что, нельзя даже помыслить о неподчинении ведущему. Шура зашипел, уткнулся лбом в стену и какое-то время стоял неподвижно, глубоко дыша и пытаясь успокоить горячечное биение в висках. Все хорошо, все в порядке, Пономарев его самый близкий друг и наставник, он будет слушаться и повиноваться.

Постепенно дышать стало легче. Шура смог оторваться от стены, обнаружил, что весь покрыт отвратительным липким потом и поковылял к столу. Снова отлаживать зеркало… а руки дрожат, и пол как-то крутится… Шура уперся ладонями в стол: надо успокоиться. Взять себя в руки, ничего страшного не произошло, все в порядке. А зеркало хорошо бы отладить на Гамряна – Эльдар плыл по течению и выплыл на стол в морге, взять с него больше нечего. А вот послушать декана не помешает.

Зеркало обнаружило Гамряна в кабинете старичка-патологоанатома; декан курил, сидя на низеньком табурете. Чуть поодаль, на стуле, расположилась заплаканная Лиза – у Шуры сжалось сердце: ей было больно, она горевала, и, видя ее скорбь, Шура ощущал себя натуральной сволочью.

– Не убивайся так, – донесся до Шуры голос Гамряна. – Тут все свои.

Лиза вскинула голову и словно хлестнула Гамряна взглядом покрасневших глаз.

– Геворг, у меня мужа убили, – сказала она, – если ты еще не заметил.

Гамрян осекся.

– Прости.

– Прощаю.

В поле зрения Шуры возник патологоанатом – он вошел в кабинет с электрическим чайником и пачкой печенья. Словно повинуясь незримому приказу, декан встал с табурета и отошел в сторону.

– На пол не стряхивать, – произнес патологоанатом. – У меня тут прислуги нету.

Лиза вынула из кармана упаковку каких-то таблеток, вытряхнула пластинку с лекарствами и протянула пустую коробку Гамряну.

– Кто мог это сделать? – каким-то надтреснутым голосом осведомилась она.

Патологоанатом пожал плечами и извлек из ящика стола чайные чашки самого затрапезного вида. Шура подумал, что использовать как пепельницу можно было бы любую из них, однако же в чашки отправились сперва чайные пакетики, потом кипяток из чайника, а уже затем – пилюли сахарозаменителя.

– Давай прикинем с нами, – сказал старичок, передавая чашки Лизе и Гамряну. – Самый сильный и опытный маг в области – это Геворг. Однако, раз уж на то пошло, у него есть алиби.

– Был в институте на лекции, – доложил Гамрян, отпил чаю и поморщился. – Слушай, Валентин Сергеевич, ты в этих чашках отраву крысиную разводишь, что ли?

Лиза усмехнулась.

– Судя по тому, что я увидела, Эльдара попросту размазали по стенке, – сказала она и, выдавив из пластинки таблетку, отправила ее в рот.

– Мне нравятся твои метафоры, – сказал Валентин Сергеевич. – Можно и так сказать. Он даже не успел ничего предпринять; если быть точным, то убийца все проделал за полторы секунды.

Полторы секунды? – чуть было не вскрикнул Шура. Ему казалось, что все заняло не менее трех минут! Вот оно, личностное время и субъективное восприятие событий.

– Гастролеры? – предположила Лиза. – У Эльдара были какие-то трудности с московскими. Он рассказывал, что…

По ее щекам снова покатились слезы. «Неужели при всем своем букете добродетелей он был ей все-таки дорог?» – подумал Шура, и ему стало грустно. Некоторое время Гамрян и патологоанатом смущенно молчали.