Софья Подольская - Жизнь навыворот

– Твоя правда, – от вздоха всколыхнулась могучая грудь, упакованная в форменный верх.

Татьяна выдвинула ящик стола, бросила в него сотку и не глядя вытащила зеленый целлофановый сверток. Выхватив из пухлых, перетянутых золотыми кольцами, пальцев вожделенный предмет, Серафима натянула бахилы и зашаркала по унылой белой плитке. Путь ее лежал прямо по полутемному коридору, резко пахнущему антисептиком, и направо, к палате для важных персон. Иначе с чего бы Татьяне заикаться о звездах.

– Чего так долго?

Тёма вцепился в нее со рвением энцефалитного клеща.

– Бахилы, – подняла ногу, демонстрируя уродливую зеленую калошу.

– А, точно. Ну, рассказывай, что это за тип? – он почти пританцовывал от нетерпения. – Ты куда пошла?

– Ты первый, – сказала рассматривая незнакомца в скудном свете настольной лампы.

На фоне бязевой наволочки в дурацкие розовые цветочки его лицо казалось особенно чужим. Высокий лоб, резкие скулы, тонкий прямой нос, идеальный рисунок бледных губ и неожиданно темные брови и ресницы, за которые девы, не задумываясь, отдали бы несколько лет жизни.

– А мне нечего рассказывать. Он здоров.

Тёма достал из кармана эластичный мячик и принялся методично сжимать его в руке.

– Тёма, – резко развернулась, – не время для шуток.

– Да какие шутки, Сим? – мужчина приподнял светлые брови. – Здоров. И с кровью у него все в порядке, и с остальным тоже. Давай, признавайся, что он принял?

Серафима на автомате достала пачку, и только вытащив сигарету, опомнилась. Спине стало мокро.

– Так, – содрала с себя пуховик, бросила в неудобное кресло рядом со своим рюкзаком, – я гуляла с Айном. В сквере он сорвался и побежал. Когда нашла, он прыгал вокруг этого мужика, и мужик был ранен.

Тёма подошел, приподнялся на цыпочки, сверля Серафиму подозрительным взглядом:

– В ушах не шумит? Голова не кружится? Голоса там всякие, нет? А ну закрой глаза и дотронься пальцем до носа.

– Этим? – средний палец проплыл перед глазами Артемия неверующего. – Я трезвая, Тём. И на зрение не жалуюсь.

– Фамилию, имя, отчество свое назови?

– Андреева Серафима Олеговна. Паспорт показать?

– А я кто?

– Артём Петрович Даманский. Хирург и бабник.

– Ну, допустим, – врач поскреб русый затылок. – В общем так, времени до утра. Проспится, забирай его на все четыре стороны. Я как самовольный уход оформлю.

Артём постоял, какое-то время, раскачиваясь с пятки на носок, потом решительно сунул мячик в карман:

– Тут останешься?

– Да. Вдруг спящая красавица раньше очнется.

Пошла, переставила стул поближе к кровати. Извлекла из рюкзака планшет.

– Так, может, поцелуй его, для ускорения процесса, – сверкнул идеальными зубами Тёма.

– Не могу, Тём, – уселась, забросив ногу на ногу, – сам знаешь, у меня принцип.

– Уверен, он не будет против.

– Вот очухается, спрошу. И навешай лапши Татьяне, а то она там уже в предвкушении международной сенсации.

– Если что понадобится, звони.

– Ага. Кстати, Тём.

– Чего? – тусклый свет из коридора, просачивался в палату через открытую дверь.

– Спасибо, – послала воздушный поцелуй.

Мужчина сделал вид, что перехватывает его и, подув на ладонь, отправил обратно. Улыбнулся в ответ на ее улыбку и, наконец, ушел, оставив Серафиму наедине со странным пациентом.

Курить хотелось зверски. Судя по крупным, явно мужским часам, редко покидавшим татуированное запястье, она торчала в палате уже прилично. Серафима забросила в рот жвачку, недовольно глянула на покрасневший индикатор планшета, потянулась, разминая затекшие плечи, достала из рюкзака зарядку и отправилась на поиски розетки. Пристроив голодный девайс к кормушке, подошла к окнам, прикрытым широкими бежевыми жалюзи, в тон стенам.

За стеклом октябрь сдавал вахту ноябрю. Луна уныло освещала больничный городок. Ветер, готовя деревья к зиме, сбивал последние упрямые листья. Интернет подтвердил предположения Серафимы: людей с синей кровью не бывает, в животных они превращаются только в книжках и кино, а трупы растворяются отнюдь не в воздухе. Зато символы с ножен, предусмотрительно сфотографированных перед выездом, стали неплохой зацепкой. Оставалось только понять, какое отношение имеет незнакомец к древним кельтам. Или скандинавам.

Если бы не представление в парке, испарившиеся противники и, главное, странная кровь, Серафима бы со спокойной совестью записала странного парня в косплееры и давно спала дома в обнимку с любимой подушкой. Но журналистский зуд не отпускал, а информации было до отвратительного мало. И курить хотелось как обычно в больницах.