После этих слов Мэттью тут же бросился к Джеймсу. Однако дружеских объятий не вышло, Джеймс просто-напросто кинул в Мэттью книжку, попав прямо в голову. К слову, книга была очень толстой.
— Предатель, — припечатал Мэттью, корчась на полу, — Именно поэтому ты всегда носишь с собой огромные книги, да? Ты используешь их, как оружие, против невинных людей. Готовься к смерти мой лучший друг — брат моего сердца — мой дорогой парабатай…
И тут же он схватил Джеймса за талию и повалил его рядом с собой на пол уже во второй раз за день. В отместку Джеймс снова ударил Мэттью книгой по голове, а затем улегся, прислонившись своим плечом к плечу Мэттью. Оба мальчика были взлохмачены, но Мэттью не возражал побыть таким по хорошей причине. Мэттью толкнул Джеймса — очень благодарно толкнул — за то, что подержал его позицию по поводу Карстаирса и рассказал свой секрет.
— Аластер не такой уж и плохой, — неожиданно сказал Томас с дивана.
Все сразу посмотрели на него, но Томас, хоть и смутился, но явно хотел настаивать на своем.
— Я в курсе, что Аластер вставляет палки в колеса Джеймсу, — продолжил он, — Он это прекрасно понимает, и именно поэтому он начинает щетиниться, когда кто-нибудь упоминает об этом.
— И как же это объясняет его обычное ужасное поведение? — не согласился Мэттью, — К тому же, в тот день, когда родители всех учеников приехали в Академию, Аластер выбешивал больше чем обычно.
Он сделал небольшую паузу, чтобы правильно сформулировать свою мысль, а также дать шанс что-нибудь сказать Томасу в свою защиту.
— Да, ты абсолютно прав. Тогда приехали почти все, кроме, разве что, отца Аластера, — тихо продолжил Томас, — Аластер очень взревновал, когда увидел Мистера Эрондейла, который сразу же бросился на защиту Джеймса. Ведь за ним никто не пришел.
— Можем ли мы упрекать этого человека? — спросил Мэттью, — Если бы у меня был сын подобный этой жабе, было бы слишком благосклонно просто отправить его учиться в Академию. И я не уверен, что смог бы держать себя в руках каждый раз, глядя на его лицо, когда проклятые каникулы, наконец, наступали, и он возвращался ко мне.
Томас не выглядел убежденным этим аргументом. Мэттью сделал глубокий вдох:
— Ты не знаешь, что он сказал мне в тот день, когда нас исключили.
Томас всего лишь пожал плечами.
— Какой-нибудь вздор, я думаю. Он всегда говорит нелицеприятные вещи, когда перенервничает. Ты просто не слушай его.
Плечо Джеймса напряглось. Он всегда был главным мальчиком для битья у Аластера. По Томасу было видно, что он собирается защищать Карстаирса до самого конца. Но такая аргументация могла подпортить настроение и Джейми, и Томасу. Но даже ради них Мэттью не собирался меня свое отношение к Аластеру. Поэтому Мэттью просто сдался:
— Не могу представить никого, кто захочет его выслушать.
— Ну, хорошо, — ответил Томас, — Мне нравится его глупость, — он выглядел задумчивым: — Мне кажется, что он прячет свою боль за умными словами.
— Что за чушь, — не согласился Мэттью.
Томас был слишком мил, это была проблема Томаса.
Действительно, люди позволили бы быть вам худшим негодяем, если у вас есть тайная печаль или вы не очень хорошо ладите со своим отцом. Это определенно было то, на что стоило обратить внимание. Его отец был лучшим в мире, поэтому Мэттью не имел возможности быть жестоко униженным или печально забытым.
Возможно, Мэттью должен проводить время, размышляя о запретной страсти, как это делал Джеймс, Мэттью решил попробовать безответную любовь. Он смотрел в окно со всей силой, которую мог собрать. Он готовился лихорадочно протянуть руку ко лбу и бормотать «увы, моя потерянная любовь» или другую подобную ерунду, когда его вдруг стукнули книгой по голове. Честно говоря, Джейми был смертельным в этом деле.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Мэттью? — Спросил Джейми. — Выглядишь так, будто страдаешь от лихорадки.
Мэттью кивнул, но он наклонил голову к пальто Джейми и остался там на мгновение. Мэттью никогда не думал, что Аластер может ревновать отца Джеймса. Он не мог представить, что ревнует к чьему-то папе. Имея лучшего папу, Мэттью был совершенно доволен им.
Если бы только он мог быть полностью уверенным в том, что Генри был его отцом.
* * *
Рано утром Мэттью не оставил флакон фейри и опрокинул каплю в клюквенные булочки своей мамы. Булочки получились пухлые, золотые, и вкусно пахнущие.
— Ты лучший мальчик в Лондоне, — сказала Кук, поцеловав Мэттью.
Читать дальше