Даррен О'Шонесси - Город смерти

— Наши фото были в газетах? — переспросил я.

— Только в местных. Ну знаешь: они дружили с пеленок, а вчера отпраздновали свадьбу и так далее, и тому подобное.

Среди гостей были такие-то. Желаем счастья. Обычные перлы захолустной прессы.

— А-а. — Я погрузился в мысли о нашей свадьбе. Представил Деб в подвенечном платье, попытался вообразить безоблачное небо и свои гипотетические радостные чувства. Но ничего не вспоминалось. — Наверно, наши родители были счастливы, — заметил я.

— Ты не помнишь? — опечалилась она.

— О чем?

— Твой отец умер, когда тебе было шесть.

Вероятно, это был огромный удар, но поскольку отца я напрочь не помнил, то выслушал эту новость спокойно.

— Вот тогда-то ты и занялся теннисом всерьез.

— Теннисом?

— Ты был отличным теннисистом. Тебя начал учить отец, пока был жив. После его смерти ты весь отдался теннису — на корте ты с головой уходил в игру, забывал о своем горе. Твой отец все время повторял, что ты станешь вторым Боргом, и ты решил в память о нем оправдать его доверие. У тебя был настоящий талант. Ты подумывал стать профессиональным спортсменом, но в итоге выбрал высшее образование. «Теннис — игра для молодых, — говорил ты, — и год от года теннисисты становятся все моложе». Тебя не устраивала профессия, где человек оказывается на пике своих возможностей в двадцать лет от роду. Играть ты не бросил, но лишь в качестве хобби. Ты выиграл массу призов на любительских турнирах.

Я кивнул. Это объясняло мои успехи на корте в городе.

— А моя мать? — спросил я.

— Она умерла, когда ты учился в колледже, на втором курсе. Сердце. Оно у нее давно пошаливало. Потому-то, помимо всего прочего, мы поженились так рано: ты остался совсем один, но с домом, в который мы могли немедленно переехать. Ты не хотел ждать, а я не хотела видеть, как ты страдаешь в ожидании. Неужели ты их совсем не помнишь?

Я мог представить себе лицо матери. В памяти всплывали смутные воспоминания, ноющая боль в груди после вести о ее смерти, но ничего такого, что заставило бы меня в данную минуту окаменеть от горя. Факт смерти матери взволновал меня больше, чем известие об отце, но мать не была для меня реальным человеком. Я не чувствовал этой утраты.

Итак, я покачал головой.

— Практически не помню. Только слова. Мама. Отец. Понятия вместо людей. Значит, мы переехали сюда и счастливо зажили вместе?

— Да. Иногда мы ссорились, из-за крыши — тогда она была покрыта дранкой — и из-за печки, и насчет того, не пора ли сменить окна и двери. Все это потребовало бы огромного труда, а тебе не очень-то хотелось возиться. Не потому, что ты лентяй — просто ты из сентиментальных соображений не желал никаких перемен. — Она сделала глоток из чашки.

— Когда ты меня покинул, я осталась здесь. Вначале потому, что переезд означал бы что-то вроде измены. Показалось бы, что я тороплюсь порвать с прошлым, с годами нашей совместной жизни. Затем я обнаружила, что очень свыклась с этим домом. Незаметно поддалась его обаянию. — Она очарованно огляделась по сторонам. — Ты сам мне говорил, что в один прекрасный день мне тоже станут ненавистны перемены. Тогда я лишь хихикала, а теперь признаю: ты прав. Я уже сто раз могла переехать, но так и не… Последнее время мне кажется, что я никуда уже отсюда не сдвинусь. Не знаю. Может быть, если у меня появится новый друг или… — Тут, осознав, с кем она разговаривает, Деб с ужасом поглядела на меня.

Я примирительно шлепнул ее по колену.

— Не переживай. Ты мне ничего не должна. Я не знаю, почему я ушел и что случилось под конец моей жизни здесь, но виноват во всем я, дело ясное.

Деб покачала головой, попробовала было что-то сказать, но у нее перехватило дух. Я вновь наполнил ее чашку и попросил продолжить рассказ о моем прошлом — до настоящего так и так скоро доберемся.

— Мы оба работали в городе, — сообщила она. — Обычно ходили туда пешком, иногда, если совсем уж ленились, добирались на велосипедах. Машины у нас не было. Ни ты, ни я так и не научились водить. Мне ненавистны автомобили как таковые — скорость, опасность, ядовитые газы, — а тебе… Видишь ли, твой отец погиб в автокатастрофе. Я обожала ходить пешком вместе с тобой — рано утром отправляться в город, а вечером, после утомительного дня, возвращаться. Мне даже кажется, что если бы люди больше ходили пешком, они сразу стали бы намного счастливее.

Я работала в туристическом бюро. Непыльное занятие. Года через два мне даже пришлось перейти с полной ставки на частичную и работать только три дня в неделю — очень уж мало было клиентов. Меня это вполне устраивало — мне нравилось иметь много свободного времени. А твоих заработков вполне хватало на жизнь нам обоим — мы ведь экономили на машине и на жилье. Наш банковский счет пребывал в добром здравии. Менеджер искренне радовался нашему приходу.