Максим Далин - Обманная весна

В подъезде Грина стоял дивный запах ванили и ладана.

Ивана всегда коробило, что твари пахнут так… церковно. Сера, гниение, тухлая плоть — это было бы куда тяжелее переносить, но это было бы совершенно естественно, а этот сладкий нежный запах сбивал с толку, смущал и злил. Но в этот раз Ивана куда сильнее смутило другое: почему ваниль?

Раненые, испуганные, издыхающие твари либо не пахнут вовсе, либо пахнут холодом и мятой.

Иван убрал руку от звонка и вытащил из кармана ключ, взятый у Грина «на всякий пожарный» и до сих пор никогда не использовавшийся. Он ужасно жалел, что всегда был у Грина на подхвате, поэтому у него не было своего пистолета. Где-то гринова «беретта» — она бы пригодилась.

Петли, аккуратно смазанные по гринову обыкновению, не скрипнули. Иван вошел.

В квартире было темно, только тонкая полоска желтого света просачивалась в темный и тесный коридор из-под двери в комнату. Было тихо, но не совсем — этакая живая, не сонная тишина.

У Ивана стоял ледяной комок между желудком и ребрами, когда он открывал дверь в комнату. Он был готов ко всему, к самому худшему — к внезапному нападению, к луже крови, даже к тому, что Грин может быть тяжело ранен или убит… но вдруг выяснилось, что все самое худшее представлявшееся — не худшее и не все.

На него никто не напал. Его вообще не заметили.

Девка полулежала на кровати Грина, накрытой куском полиэтилена поверх покрывала. Ее грязная куртка цвета хаки валялась на полу. Вампирша была босая — Иван отлично разглядел маленькие нежные ступни, слишком совершенные, чтобы принадлежать человеку — и светлая брючина на раненой ноге оказалась разрезанной до самого бедра. Грин стоял около кровати на коленях, держа в руке свой знаменитый нож; он делал надрез чуть ниже ее колена, там, где в ногу вошла пуля. Из-под лезвия текла черная кровь, входное отверстие на ноге, белой и гладкой, похожей на полированный мрамор, обуглилось по краям, и нож скрипел по обугленной плоти, будто резал пенопласт. Грин выглядел так, будто оказывал первую помощь кому-нибудь из отделения после боевой операции — по крайней мере, со спины было похоже.

А вампирша вцепилась в край подушки тонкими пальцами, поголубевшими на сгибах. Ее запрокинутое лицо с полузакрытыми глазами выражало какую-то пьяную неотмирность, запредельную боль и запредельное наслаждение вместе. Мечтательная мука — и Иван помимо воли подумал, что нестерпимо тяжко видеть это выражение на лице чужой женщины , кто бы она не была.

Когда Грин раздвинул края разреза и в черном блеснуло серебро, вампирша беззвучно выдохнула сквозь зубы и из уголка ее глаза скользнула кровавая капля.

— Чуточку неприятно? — сказал Грин, и Иван не узнал его голос. Тут такая была… беззлобная жестокость… переходящая непонятно во что. — Может, бросим так?

— Нет, — шепнула вампирша еле слышно. — Вытащи ее.

— Если я чуток промахнусь, ты же восстановишься? — хрипло спросил Грин.

— Да. Ты не должен сомневаться. Я в тебе не сомневаюсь.

Когда Грин выдергивал пулю, по телу вампирши прошла судорога. Конечно, им было не до Ивана, который стоял в дверном проеме, не в силах пошевелиться. Грин слишком увлекся, у его мертвой девки не хватало сил — а Иван никак не мог понять, как к этому относиться. Что это такое? Извращенный приступ гуманизма?

— Смотри, вот она, — сказал Грин, крутя кусочек расплющенного серебра в окровавленных пальцах. — Хочешь?

Вампирша дернулась. Грин поднял руку к ее лицу, едва не касаясь серебром кожи:

— Ну что ж ты? Возьми на память.

Вампирша отстранялась, Грин протягивал руку дальше, его девка вжалась в подушку спиной и плечами, вздернула верхнюю губу — вероятно, машинально, потому что выглядела не агрессивно. Грин хлестнул ее по лицу тыльной стороной ладони — скорее, обозначив, изобразив удар, чем ударив.

— Огрызаться, тварь?

— Я не хотела, — кротко прошептала вампирша, облизнув губы. Подняла глаза — и увидела Ивана.

Грин проследил за ее взглядом, обернулся — лицо у него было совершенно каменное.

— Ты что тут делаешь? — спросил он ледяным голосом.

— А ты?! — выдохнул Иван.

Грин встал, швырнул пулю на пол и медленно пошел к нему.

— Это не твое дело, — рубил он наотмашь, и Ивану показалось, что воздух между ними похолодел, а стены покрылись изморозью. — Я сказал — убирайся. Убирайся — или я тебя вышвырну к черту.

Ивана затрясло.

— Грин, — пробормотал он, чуть не плача, — ну пожалуйста! Я же помочь хотел…