Максим Далин - Обманная весна

Но Грин выглядел совершенно спокойно. Впрочем, он уже пережил подобное.

— Ты, значит, ее вломил, — задумчиво сказал Грин, разглядывая своего визави удивленно и оценивающе. — Ты и себя вломил… Не понимаю…

— Она — моя дочь во Тьме, — сказал вампир. — Мы долго не виделись, но нынче мне удалось ее найти. Когда-то я нарушил Кодекс, Ван Хельсинг. Теперь настал удачный момент за это заплатить.

— Офигеть… — протянул Грин, качая головой. — Приступ совести, что ли?

— Я устал от долгой вины, Илья, — сказал вампир. Его улыбка, грустная и дружеская, не открывающая клыков, выглядела все более и более человеческой. — Нам с тобой удалось отчасти исправить мою ошибку. Теперь опусти меня в небытие — это будет доброе дело.

— Я все равно не понимаю, — сказал Грин.

— Наверное, тебе и не надо. Ты вершишь Предопределенность — это хорошо. Стреляй, — сказал вампир, чуть подавшись навстречу выстрелу, как кошка подается навстречу ласкающей руке.

Иван наблюдал за этой безумной сценой, содрогаясь от ужаса. Он не верил ни единому слову мертвеца именно из-за того, что тот говорил страшно убедительно — и больше всего боялся, что Грин не выстрелит. Но Грин кивнул — и нажал на курок.

Тело вампира грохнулось навзничь. Грин присел рядом на корточки, глядя в потускневшие вишневые глаза мертвеца, посидел несколько секунд — и обернулся к Ивану:

— Дай мне заступ на минутку. Надо как следует — чтобы не встал.

— Я и сам могу, — вырвалось у Ивана, но Грин поднялся и взял заступ у него из рук.

— Не спорь, салага, — сказал он так весело, что в голове у Ивана все пошло враздрай. — Тебе же противно их трогать лишний раз? Ну так мне вот не противно, — и, нагнувшись к трупу, опустил его веки. — Ну… покойся. Дай тебе Бог твоего небытия, старина. Ад гораздо неприятнее.

Грин занес заступ — но тело вампира вдруг вспыхнуло бездымным синеватым пламенем, высоким и неярким, и за несколько секунд превратилось в кучку серого пепла. В пепле тускло блеснули цепочка какого-то темного металла и что-то, напоминающее оплавленный циферблат наручных часов.

— Вот и чудно, — удовлетворенно сказал Грин и улыбнулся. — Пошли к машине, Ванюха. Утро скоро.

Потом вампиры были еще, но, благодарение Богу, обычно у них не хватало времени на разговоры.

После той ночи, когда вампир подставился под выстрел, Грин здорово не поладил с отцом Николаем. Боевые товарищи гостили у бати, и Грину, пожалуй, не стоило распространяться о совести бесов.

— Ты не находишь, что это звучит, как компромисс? — спросил отец Николай.

— Ничего я не нахожу, — сказал Грин. — Это вамп выдал, что его мучает совесть, а я просто повторяю. Он сказал, что устал от вины, потому что та, вторая… Он ее… ну как сказать… укусил? Обратил? Короче она вышла какая-то не такая — и это его мучает. Не то, что он убивал людей, а то, что его… эта самая… ученица…

— Илья, ты хорошо понимаешь, что говоришь? — спросил отец Николай. — Ты сам сказал: ему наплевать на то, что он убивал. Какая совесть?

— Не такая, как у людей. Другие принципы. И он совершенно не боялся умереть… в смысле — лечь не боялся. Я среди тварей такого раньше не видел.

— А тебе не кажется, что это соблазн? — сердито сказал отец Николай. — Раньше ты их истреблял и об нравственных муках нечисти не задумывался. Все было чисто и просто, правда? Ты сражаешься за престол Света — а они враги. Они не должны существовать…

— А если существуют? — спросил Грин с досадой. — А вообще, отец Николай, почему те, кто не должен существовать, существуют? Вот — изначально? Зачем они рождаются? Кому нужна эта война между Светом и Тьмой? Тьме? Или Свету?

— То, что ты говоришь — на грани, — на щеке отца Николая дернулся мускул, а Иван толкнул Грина в бок. — Ты читал о том, с чего началась это война. И мы с тобой это уже обсуждали. Ты снова начинаешь?

— Я не понимаю, — сказал Грин, мрачнея. — Я, чч-ч… простите, батя, я — солдат. И я сейчас это так вижу: если враг был изначально слабее, так почему ж его не уничтожили сразу? Почему оставили у себя в тылу целое гнездо недобитков, откуда ползут диверсанты? А если враг сильнее, то на фига нужна эта деза?.. Нет, дайте мне сказать! Зачем все время твердить, что у наших больше возможностей? Чтобы сторонников вербовать? Так вот я и так на светлой стороне — я и буду на светлой стороне, хоть если бы мы даже проигрывали! Потому что это правильно! Но вранье меня оскорбляет.

— Илья, то, что ты наговорил, оскорбляет меня, — Иван чувствовал, что отцу Николаю стоит большого труда сдерживаться, и ему самому тоже было тяжело сдерживаться. Грина понесло. — Разве истинно верующий может сомневаться в силе Отца Небесного? — спросил батя весомо и хмуро. — Ты можешь только служить и благодарить, служить и благодарить — тебе дарована жизнь, тебе дарованы возможности делать жизнь лучше, у тебя дар видеть то, чего не видят другие, ты по натуре праведник… и ты готов вот так легко все это отмести?