Шарлин Харрис - Две блондинки

Как только Пэм ее поприветствовала, вампирша выпрямилась на стуле, наклонила голову и отбросила угрюмость. Когда Пэм прошептала ей что-то в ухо, та стала рыться в своей необъятной сумке. Она протянула Пэм какие-то маленькие кусочки ткани и две пары обуви. Я была поражена, пока не поняла, что она могла бы поместить там хоть двадцать костюмов, если судить по размерам того, который был на ней.

Пэм повернула ко мне голову, и я поспешила помочь.

— Что ты достала? — спросила я.

Она бросила мне одежду. Сама она схватила сверкающе-золотой эластичный бюстгальтер без бретелек, который был в тон… хм, с большой натяжкой можно было назвать это трусиками. К костюму шла пара полупрозрачных туфель на каблуках. Еще там было что-то вроде слитного купальника небесно-голубого цвета, с черной отделкой; то есть когда-то он был «слитным», но теперь большая его часть была вырезана. Несколько голубых полосок, чтобы прикрыть грудь, преходящих в крошечные ленточки в нижней части, что было похоже на укороченное бикини. Черные босоножки на каблуках и черные же чулки завершали образ.

Пэм с трудом села на стул. Она снова захихикала.

— Приготовься, цветочек! Я возьму золотой, ты — голубой. Он отлично будет сочетаться с твоим загаром.

Она сбросила свое пальто, и когда испачканная кровью блузка оказалась на виду, правильно поняла выражение тревоги на моем лице. Повернувшись ко всем спиной, она расстегнула пуговицы, затем вывернула блузу наизнанку и кинула на пол недалеко от вампирши. К моему изумлению, вампирша выждала момент, потом одним быстрым движением подняла блузку и запихала ее в свою огромную сумку.

Пэм избавилась от своей одежды и надела костюм так, будто делала это каждый день.

Я повернулась спиной к комнате, хотя никто кажется ничуть не интересовался моими прелестями. По ходу дела я обнаружила, что полоски ткани в нижней части костюма были на липучках. Удобно.

Оглядев нас, я сказала:

— Ух ты. Пэм, мы отлично выглядим.

— Да, это так, — согласилась Пэм без тени скромности. Мы поставили друг другу твердую пятерку.

— Меня уже отпускает, — сказала Пэм. — Правда, я чувствую себя почти что самой собой.

Ирокез сказал из-за двери:

— Итак, двойняшки, ваш выход!

Я понятия не имела, как мы собирались из этого выкручиваться, поэтому мы направились к двери. Даже под воздействием наркотика Пэм умудрялась идти ровно в своих туфлях на платформе. Мне же пришлось сильно сконцентрироваться, чтобы управиться со шпильками.

— Как вас зовут? — спросил Ирокез.

— Сахарок и Ириска, — сказала я, и Пэм повернула голову, чтобы одарить меня взглядом, в котором ясно читалось, что она считает меня идиоткой.

— Потому что она белая, а ты коричневая, — сказал Ирокез. — Мило.

Все-таки я не зря столько времени провела, загорая.

— О'кей, ваша очередь, — сказал Ирокез, открывая дверь в конце коридора, за которой был короткий лестничный пролет, ведущий в темноту.

Шум обрушился на нас. Блондинка латиноамериканского вида спускалась по ступенькам, голая по пояс. Вслед ей слышались свист и звуки неодобрения. Она выглядела потной и равнодушной.

Копы все еще стояли в холе.

— Пастырь Иудейский, — пробормотала я, и мы с Пэм посмотрели друг на друга, пожав плечами.

— Новые навыки, — сказала она. — Эрик говорил мне, что ты неплохо танцуешь. Просто постарайся сделать то же самое голой.

И мы пошли вверх по лестнице, покачиваясь на высоких, высоких каблуках, чтобы начать нашу карьеру в качестве стриптизерш. Внезапно мы оказались на сцене, которая была деревянной, выкрашенной в черный цвет, с тремя установленными на ней шестами.

Конферансье был брюнетом с широкой белоснежной улыбкой. Он говорил:

— Запомните, джентльмены! Аплодисменты каждой девушке измеряются нашим аплодисментометром. Из всех сегодняшних танцовщиц только три девушки, получившие наибольшее внимание зала, будут наняты на работу в «Блондинку!»

Выходит, мы бесплатно развлекали публику в смутной надежде, что можем получить здесь работу. Майкл был даже большим говнюком, чем я думала, что говорило о многом.

— Итак, сразу после их побившего все рекорды выступления в Вегасе, я представляю вам Сахарка и Ириску! — сказал конферансье необычайно театрально. Я поняла, что он употреблял наркотики.

Я натянула на лицо свою самую большую и ничего не значащую улыбку и умудрилась дойти до передней части сцены, не упав. Спасибо Пэм, которая неожиданно схватила меня за руку. Вместе мы вглядывались в мужчин, скрытых темнотой зала; выхватывая блеск бороды здесь или сияющее отражение пряжки на ремне там. Гиканье и свит оглушали.