Виктория Шваб - Архив

— Я освобожу тебя, — говорит он и вонзает нож в мою грудь. Я просыпаюсь.

Каждую ночь этот сон терзает меня, и я выхожу на крышу, чтобы проверить, не появилась ли там дверь. Там не осталось ни следа от бездны, которую я там открыла, ничего, кроме крохотной трещинки между мирами, а когда я закрываю глаза и тянусь к ней, касаюсь лишь воздуха.

Каждый день я смотрю на Архивный листок по нескольку раз и жду вызова. Обе его стороны пусты с самого момента катастрофы. И на третий день я не выдерживаю и, боясь, что листок вышел из строя, пишу записку.

Прошу новостей.

Я смотрю, как чернила впитываются в бумагу. Никто не отвечает.

Я спрашиваю снова. И снова. И снова. И каждый раз обнаруживаю пустоту и мертвую тишину. Мое измученное, изломанное тело начинает терзать паника. И чем светлее становятся мои синяки, тем сильнее я начинаю бояться. Я должна была бы все знать. Должна.

На третье утро папа спрашивает про Уэса, и я придумываю какую-то слабенькую ложь. К горлу подкатывает ком. Но вечером третьего дня на моем листке наконец появляется вызов:

Просьба явиться в Архив. А.

Побросав все, я спешу туда.

Сняв кольцо, достаю из кармана ключ Отряда — Оуэн унес мой обычный ключ с собой, в никуда — и вставляю его в замок на двери в свою спальню. Глубоко вдохнув, я поворачиваю ключ налево и выхожу в Архив.

Отдел только оправляется от потерь, большинство дверей остаются закрытыми, но хаоса уже нет. Шум заглох и превратился в ровный низкий гул, как у холодильника. Не успев переступить порог, я уже собираюсь спросить про Уэсли. Но, когда смотрю перед собой, вопрос застревает у меня в горле.

Роланд и Патрик стоят у стола, а перед ними я вижу женщину в эффектном пиджаке цвета слоновой кости. Она высокая, худощавая, с рыжими волосами и сливочной кожей. У нее открытое, приятное лицо. С черной шелковой ленты на ее груди свисает золотой ключ, а на руках у нее пара черных лайковых перчаток. От нее исходит невероятный покой, не вяжущийся с беспокойным гулом поврежденного Архива.

Женщина делает стремительный шаг мне навстречу.

— Мисс Бишоп, — с теплой улыбкой начинает она, — меня зовут Агата.

Агата, главный эксперт.

Та самая Агата, которая решает, подходит ли Хранитель для этой службы, или его стоит уволить. Проще говоря, стереть. Ее лицо абсолютно непроницаемо, но, судя по строгости на лице Патрика и беспокойству в глазах Роланда, дело нешуточное. У меня вдруг складывается впечатление, что комната усыпана битым стеклом, и меня сейчас заставят ходить по нему босиком.

— Спасибо, что явились так быстро, — говорит она. — Я знаю, что вам пришлось через многое пройти, но нам необходимо поговорить.

— Агата, — говорит Роланд. В его голосе слышна мольба. — Мне правда кажется, что стоит оставить это…

— Твоя родительская забота просто потрясает. — Агата едва заметно улыбается. — Но если сама Маккензи не против…

— Я совсем не против, — говорю я, стараясь выглядеть как можно спокойнее.

— Прекрасно, — говорит Агата и поворачивается к Роланду и Патрику. — Вы двое можете быть свободны. Я уверена, у вас еще куча дел.

Патрик уходит, не взглянув на меня. Роланд задерживается, и я умоляюще смотрю на него в ожидании новостей об Уэсли, но он уходит в Архив и закрывает за собой двери.

— У вас было несколько очень нелегких дней, не так ли? — спрашивает Агата. — Присаживайтесь.

Я повинуюсь. Она садится за стол.

— Прежде чем мы начнем. Мне кажется, у вас есть ключ, который вам не принадлежит. Прошу, положите его на стол.

Я замираю. Из Архива я могу выйти только одним способом, и для этого нужен ключ. Я делаю над собой усилие, чтобы достать из кармана ключ дедушки и положить его на стол между нами. Требуется вся моя воля, чтобы убрать от него руку.

Агата одобрительно кивает.

— Вы ничего про меня не знаете, мисс Бишоп, — говорит она, хотя это неправда. — А я про вас знаю. Это моя работа. Я знаю про Оуэна, про Кармен. И знаю, что вы узнали про Архив много всего такого, что должны были узнавать постепенно с течением времени. У вас возникло много вопросов.

Конечно возникло. Кроме вопросов, у меня больше ничего нет. И хотя ее дружелюбие напоминает расставленную западню, я не могу противостоять соблазну и начинаю спрашивать:

— Мой друг был тяжело ранен при атаке одной из сбежавших Историй. Вы не знаете, что с ним?

Она милостиво улыбается:

— Уэсли Айерс жив.

Это лучшие три слова, что я слышала за всю свою жизнь.