Татьяна Мудрая - Моя карманная смерть, или Заповедник вайперов

А еще дворики и сады, извилистые крутые улочки, Алькасар, мудехар, фламенко, канте хондо, севильский озорник Дон Хуан, бары и ресторанчики с аппетитной закусью на блюдечках, херес амонтильядо, по поводу которого вспоминается Эдгар По…

И Родя, который в уголку деликатно кормит местных голубей здешними «тапас», что до сей поры без ущерба для себя теснились в его любопытном желудке.

По этому поводу произошел краткий экскурс в вайперскую физиологию. Как я и предполагала, желудок у них — просто эластичный мускульный мешок без тени рецепторов и служит для маскировки. Кишечник любой толщины, естественно, отсутствует. Сердце, как и у нас, — мотор для перекачки основной жизненной силы и не более. Легкие необходимы гораздо больше: во-первых, как иначе разговаривать? Во-вторых, это не простые мехи, как в кузнице: они состоят из эластичной пористой губки, очень прочной по сравнению с нашей легочной тканью, а губку обволакивает недурная система кровяных капилляров. Спросить прямо: а не туда ли попадет моя… хм… телесная жидкость, когда ее из меня наконец вытянут, — я посовестилась. Кажется, нет: Родя говорил, что кровь, как жидкая, так и газообразная (???), еще в гортани и пищеводе вайпера обращается в насыщенную воздухом смесь, которая поступает в бронхи и мгновенно расходится по организму. И для чего-то уж совсем непонятного этой взвеси можно придать обратное направление.

Вертолёт, натужно скрипя лопастью, поднимается вертикально вверх, колыша вечно сухую траву. Провожающие глядят с приличного расстояния, как он уменьшается в размерах, слышат, как при входе в спиральный воздушный колодец, который создает работающий винт, утихает деловитый звук работающего мотора. Вдруг мотор в один ослепительный миг замирает совсем, и…

Зажигается новая звезда.

…Сплошная стена огня между военными и пилотом. Людмила кошкой бросается на мулата, прижимает того к полу, он инстинктивно выворачивается — охранничек, танцор, мачо, проговаривает она лихорадочно, словами защищая себя от жути того, что происходит, — шторы мигом вырывает из гнезд, люк далеко сзади распахивается. Неодолимая сила беззвучно разламывает машину надвое и бесформенными раскаленными кусками роняет вниз.

Чем умильней наши голубки воркуют, чем увлеченнее бродят по мраморным мавзолеям Индии и золотым пагодам Мьянмы, тем мне тревожнее. Ну, эта отвязная Тали хоть и вопит на каждом шагу, что не хочет впасть в «стокгольмскую хворобу», уже там по самые уши. Еще одно усилие — и синдром накроет ее с головой. Само по себе это еще ничего: как говорил некий древний циник, с приправами еда вкуснее. С очень острыми приправами, однако. И ведь беда не в том, что она задирается, капризничает, эпатирует всю округу — это ей прощаем не одни мы, ибо она не зла по своей природе. Она бурлит, как молодое вино, лишь потому что в самом деле молода, несмотря на свои годы, на изрядно пошатнувшееся здоровье, на вдовство и на саму смерть. Она безупречно храбра, ибо умеет жить внутри каждого мгновения, балансируя на тонкой черте меж двумя стихиями и не поддаваясь ни одной из них. Наша общая беда в том, что этот редчайший приз, который стоило бы всецело оберегать, может пропасть как медный грош, которым платят за чужую подлость.

В самом начале мы могли бы по незнанию подкосить Тали одной короткой фразой — но тем спасти если не душу, то хотя бы плоть. А теперь поздно переигрывать то, что случилось. Потому что Рут — он тоже болен ею, хотя не подозревает о том, и из чистого упрямства пойдет до конца.

…Кроме того, непосредственные объекты Ритуала имеют право во время его проведения сохранять свободу воли и четкое восприятие действительности.

Это почти что мой родной город: в детстве любимым моим чтением была мамочкина книжка «Мы из Игарки», составленная тамошними пионерами (а о ссыльных — ни слова) и посвященная писателю А. М. Горькому, «коварно убитому врагами народа». Чья бы корова мычала…

В городе, по причине вековечной мерзлоты, еще сохранились знаменитые деревянные тротуары, но одноэтажную избушку с высоким земляным фундаментом, похоже, сам Родька и соорудил мне на потребу, уж больно вся из себя хороша. Я гуляю здесь на природе и на воле, то есть вместе со своей тенью, которая, похоже, иногда намеренно мелькает рядом, как пресловутый двадцать пятый кадр. Почти уверена, что это женщина, вернее, дама. И, разумеется, вайперская дама. Почему? Наверное, я уже приспособилась улавливать аромат смертельного совершенства, опасной прелести. Но от него мне, как ни странно, становится спокойней и легче на душе. Любопытно, могла бы я поставить как дополнительное условие — право выбрать из них двоих того, кто бы меня реально проколол?