Марина Дяченко: Оса

— …Он не рассказывал вам, что он парадокс? Что одним своим существованием нарушает законы физики? А на самом деле он применяет комплексный гипноз, в ход идут слова, взгляд, жесты, даже запах!

Ольга медленно вошла в прихожую. Не переставая говорить, лысоватый обладатель «корочек» сунулся в кухню, заглянул в ванную; тогда Ольга, закусив губу, толкнула его внутрь — вложив в этот толчок все силы, что у нее были.

Щелкнула задвижка. Чтобы высадить эту дверь, потребуется секунд двадцать…

— Эдик! Уходи, тебя хотят убить!

Большая комната была пуста. На журнальном столе мерцал включенный ноутбук; Ольга метнулась в спальню, но в этот момент на пороге появился лысоватый. Дверь ванной комнаты, еще узнаваемая, стекала у него по плечам, как оплывающее желе; с пластмассовым стуком отвалилась железная петля.

— А вы боец, Ольга Николаевна. Он все рассчитал. Как ловко вплелся в эмоциональную сеть, как точно угадал ваши желания… Затесался в вашу жизнь под видом старого плаща, но, существуя впроголодь, захотел энергии, эмоциональной подпитки… И получил ее, да, получил! С вами, чокнутая вы баба, он стал сильнее…

Паркет под ногами вдруг просел, и Ольга утонула в нем по щиколотку.

— Проклятая жара? — спросила она с надеждой, глядя, как жирными каплями стекают остатки двери по штанинам, по лацканам человека с фальшивыми «корочками».

— Нет, — лысоватый, кажется, торжествовал. — Вы сами не понимаете, во что влипли, Ольга Николаевна. Вы эмоционально с ним связались, он крючочек, а вы петелька. Он зависит от вас, для вас это очень плохо. О-Си-Эй! Проявляйся, или ей конец!

Оглушительно чирикали воробьи за приоткрытым окном. Ольга задергалась, как муха на липкой ленте.

— Эдик! Уходи!

На крик должны были сбежаться соседи, но Ольга и сама понимала — крика нет. Она разевает рот, как поющая рыба, а паркет ее собственной комнаты втягивает ее все глубже, вот утонул подол юбки, вот цепкая, как бетон, жижа подступила к коленям, и хватит уже, хватит, я хочу проснуться, что за бред…

— Эдик!

Стены лопнули, и комната пропала. Обои разбились, как стекло, из-под них проступили кирпичи, но не белые, силикатные, из каких был сложен дом, а красные, кое-где покрытые сажей и поросшие мхом. Ольга, дернувшись, не смогла освободиться — и тут же ощутила, как две горячие руки ложатся ей на плечи.

— Эдик?!

— О-Си-Эй, — лысоватый человек преобразился, теперь он был уже совершенно лысый и вместо серого костюма на нем был серебристо-черный, как расплавленная смола, комбинезон. — Только посмей. Только…

— Я ПОСМЕЮ.

Реальность дрогнула.

Воробьи обвились вокруг ствола, подрагивая тонкими антеннами. Телевизор развалился пополам, выпуская на волю румяные зрелые семена. Соседская машина «Жигули» обернулась порносайтом, а из горячего крана на кухне потоком хлынули флешмобы. Ольга стояла посреди этого безобразия, по-прежнему увязнув в твердом полу, чувствовала руки на плечах и — присутствие рядом обезумевшей слепой силы, готовой взболтать сейчас весь мир, как яичницу в шейкере.

— Стой! — лысоватый тоже почувствовал присутствие силы. Он пятился, пенился и шипел, как струя из огнетушителя. — Стой… Назад… Я выпускаю ее!

— ВЫПУСКАЙ.

Ольга сделала шаг, будто марионетка, и села на паркетный пол. Комната была на месте, чирикали воробьи за окном, ноутбук на журнальном столике темнел пустым экраном. В прихожей, у самой двери, стоял лысоватый человек с разбитым носом, и черные капли падали ему на рубашку.

— Вот каждая баба хочет, чтобы вокруг нее вращался свет, — сказал лысоватый с непонятной тоской. И вышел не попрощавшись.

Они пили кофе. Слезы капали в чашку, круги расходились по темной поверхности.

— Значит, не было никакого лыжного курорта? И свитера? И камина?

— Нет.

— И моря тоже не было?

— Не было, Оль. Я все врал.

— А ты…

— Нет, не то, что ты думаешь… Я в самом деле парадокс информационного пространства. Узелок на ткани. Я был ранен и очень ослаб. Я пришел к тебе, потому что ты ничему не удивляешься. И они не нашли меня.

— Кто?

— Законы физики не для того писаны, чтобы их нарушать, мироздание сопротивляется и хочет прибить возмутителя спокойствия. Я не могу сидеть на месте. Вечно то прячусь, то воюю. Они зовут меня вирусом О-Си-Эй.

Слезы потекли обильнее, и поверхность в чашке пошла кругами, как лужа во время дождя.

— И ты можешь…

— Да, — он кивнул. — Я могу парализовать мировую банковскую систему. Я могу блокировать Интернет — полностью. Да что там — я могу отключить электроэнергию везде, всюду, разорвать сеть в клочки… Энергетическую. Информационную. Эмоциональную… Оленька, прости меня, дурака. Не плачь.