Макс Мах - В полусне

Постучались в тяжелую дверь. Шенк обменялся «парой слов» с хмурым бородатым мужиком, выглянувшим в зарешеченное оконце. Передали в качестве пропуска серебряную марку за двоих, и прошли, наконец, внутрь, за толстую скрепленную сталью дверь, в темный коридор, и дальше, мимо еще одного охранника, вооруженного увесистой дубинкой и бандитским тесаком, в новую дверь, и по лестнице куда-то вниз, откуда шло живое тепло и разные вкусные запахи, в которых Герт был готов разбираться, как меняла в монетах, хоть целый день. В конце их недолгого путешествия, Герт и Шенк оказались сначала в крошечном внутреннем дворике, в котором, как ни странно, клубился горячий банный пар, а затем в просторной комнате, обшитой свежими березовыми досками, с большим дубовым столом, заставленным кувшинами и глиняными кружками, блюдами с пирогами, мясом и сыром, и деревянными тарелками с немудреной зимней «зеленью» — мочеными яблоками, солеными арбузами и маринованной морковью.

— Ну, вот мы и на месте! — довольно улыбнулся Шенк и обвел рукой лавки, табуреты и сундуки, расставленные без всякого порядка вдоль стен и у стола. — Проходи, Карл! Раздевайся! И не бойся! Здесь у тебя ничего не украдут. За то и платим!

В комнате было тепло, но не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, за дверью в дальней стене — куда жарче!

«Хорошее место! — согласился Герт. — И к блядям, судя по всему, идти не придется. Сами придут!»

И точно! Не успели раздеться и пройти сквозь банную дверь, а в клубах пара уже мелькают белые женские тела. Девки оказались, как на подбор, молодые и крепкотелые, — две блондинки и брюнетка, — и дело свое знали не просто хорошо, а так, как и должно быть за хорошие деньги. Герт и оглянуться не успел, как его уже намыливали. И как-то так вышло, что уже через пару мгновений, он толком не знал, одна девка осталась с ним или все трое. А еще через какое-то время — и не так, чтобы пауза длилась и длилась, — Герт не мог уже сказать с определенностью, моется ли он все еще или имеет какую-то из блондинок. Впрочем, скорее всего, не он ее имел, а она его, так споро и ловко это у нее выходило. А он лишь хватал горячий воздух ртом, и вроде бы стонал, как раненый, и рычал, как дикий зверь, и исторгал семя, и боги знают, что еще. Но в конце концов, а Герт твердо знал, что все когда-нибудь кончается — даже жизнь, — он обнаружил себя в давешней комнате за столом с кружкой в одной руке и задницей брюнетки — в другой. То есть, все они — и Шенк, и девки, и Герт — расположились вкруг стола. И у всех было налито — и это было не пиво, а крепкое шагорское вино, густое и темное, и, разумеется, хмельное, — и все смеялись, и брюнетка, которую звали Кэт, сидела на его ладони, и ему, как ни странно, не хотелось даже ее отыметь. Он был умиротворен и счастлив. И это все о том дне и о том вечере.

Впрочем, день еще не закончился. Вечер лишь начинался, когда, пошатываясь от выпитого и от приятной во всех смыслах усталости, они покинули «баню» и отправились разыскивать гостиницу, в которой еще утром сняли комнату на двоих и оставили свои пожитки, седла и запасное оружие. Там же в конюшне отдыхали после тяжелого перехода их кони.

Стемнело, но небо очистилось. Дождь прекратился, и улицы Ладжера заливал свет полной луны. Было так светло, что Герт различал даже буквы на вывесках.

Остановились на маленькой площади у колодца. Было тихо и пустынно, хотя город и полнился обычными ночными звуками. Яростным мявом котов, лаем собак, гулким эхом шагов в мощеных камнем переулках.

— А знаешь, что, Карл! — сказал вдруг Шенк, едва успели они раскурить свои трубки. — Иди-ка ты в гостиницу один! Дорогу найдешь сам, или как?

— Найду!

Герт, и в самом деле, хорошо запомнил дорогу и отнюдь не боялся заблудиться. Он сейчас, если честно, вообще ничего не боялся. И при этом твердо знал, что это не пьяный кураж и не безумие внезапной свободы. Просто он «выздоровел», как ни странно это звучит. «Проснулся» от забытья, навеянного посмертием. «Вздохнул воздух нового дня», как говорили когда-то в Реште.

— Женщина? — спросил напоследок.

— Вроде того, — ответил Шенк и неторопливо зашагал прочь.

— Ну, а нам, кавалер, — сказал Герт самому себе, — лекарь приказал спать!

Он отвернулся и пошел своей дорогой, но ему-то и идти оказалось совсем недалеко. Прошел улицей, свернул на другую, спустился по узкой крутой лестнице между каменных стен, перешел площадь, и вот она — гостиница. Мерцает желтый свет за мутным зеленоватым стеклом в частом переплете, и окрепший ветерок скрипит жестяной вывеской.