Юрий Фатнев - Ладья Харона

«Когда же он кончит? — с досадой подумал Ангел, свивающий небо. — Кому это интересно?»

Подумал так машинально, по привычке, ведь никто Замышляева слышать не мог. Да и Ангелу требовалось для этого сосредоточиться, то есть предпринять кое–какие усилия. Вообще он был распылен в земной атмосфере, но в нужный момент, когда этот тип в выцветшем до белизны пиджаке с оторванным рукавом внезапно покидал свою двухкомнатную пещеру и устремлялся на почту, не обращая ни на что внимания, Ангел успевал материализоваться. Безразлично во что — в дерево, в афишу, в сосульку над окном. Только не в человека. По нынешним временам — фантастика. Ну, хотя бы в телефонную будку, в которую Замышляев заскочит и будет захлебываться от неожиданной удачи: «Анатолий Иванович… Вась Васевич…»

Сосредоточиться — операция несложная, но на первых порах случались у него промашки. Как–то в сумерки возле сельского клуба где–то на Полесье заметил бегущего прямо к нему мальчишку и, недолго думая, материализовался в киномеханика. А пацан с ходу: «Дядь, а дядь, что — кина не будя?» И вдруг заорал дурным голосом: за плечом дяди прожекторным лучом вспыхнуло ангельское крыло! Совсем забыл о нем. И теперь, вспоминая о давней оплошности, Ангел смутился. И снова переключил сознание на Замышляева, звонившего в далекий Новозыбков.

— Рукопись вернули. Кое–что не устраивает. Придется доработать. Плетусь вдоль канала. Настроение паршивое. Думал — договор заключат. В Книжной лавке заказанные книги не выкуплены. Перед Софьей Михайловной стыдно. Когда еще тот девяносто восьмой. А жрать сегодня нечего. В Бюро пропаганды не дают выступлений. Боятся — ляпну лишнее. Иду и дурацкий стишок в голове крутится про чижика, который у Фонтанки водку пил… Гляжу — газету со стихотворением Кушнера топчут. Памяти академика. Как вам не стыдно, говорю, он умер, а вы продолжаете… Ладно, ну Порча на съезде рот затыкал. Известно, президентам закон не писан… Но вы–то, вы–то… Знаешь, я все вижу того человека в бежевом плаще возле нашего дома. Седые волосы. Очки. Он это был! Он! Кто же еще в этой Содомии не побоялся бы приблизиться ко мне? А я в упор не узнал, не заговорил, и вот… газету топчут!

«Бред, — вздохнул про себя Ангел, свивающий небо. — Никогда покойный не бывал в Троцке… Но из–за этого бреда я не могу завершить миссию, ради которой вынужден околачиваться здесь. Из–за этого одержимого Замышляева, мечтающего расквитаться с социализмом романом о Содоме, стертом с лица Земли за несколько тысячелетий до его рождения».

Про себя, однако, знал, что главной помехой является не последний землянин, проглядевший конец света, а тот, на кого возложена Господом такая же ответственность. Пора бы ему прилететь…

Странная штука — Вселенная. Если как следует покопаться в ней, кого только ни обнаружишь…

Был такой Небесный Киномеханик. Он вовсе пустячным делом занимался. На стареньком, дребезжащем, как консервная банка, привязанная к хвосту кошки, драндулете колесил по Гиблым Галактикам. Направит луч на какую–то планет- ку — и тотчас на ней вспыхивала жизнь. Ну та примитивная форма существования, которую иначе не назовешь, как суета сует. Погоня призраков за призрачным смыслом без всякой надежды вырваться в другой многомерный мир. Как все это надоело… А он чувствовал себя счастливым. Как же — подарил жизнь никому не нужным мирам! Так ему это представлялось. А на самом деле? Заставлял пылинки играть в луче — только и всего. Ну, не будем его так остро критиковать. Вообще–то он киномеханик толковый. Лишь однажды прозевал. На самом интересном месте лента порвалась. Начал склеивать — в аппарате что–то заело. Не успел сообразить что — лента вспыхнула, как порох. И, представьте, он расстроился. Киномеханик этот… Цивилизация погибла! Не удалось досмотреть, что у них получится. Было бы из–за чего страдать. Фильм–то самый заурядный. Содом и Гоморра. Сатана. Какой–то генсек… Ничего путного из такой окрошки и не могло получиться. Мне довелось его увидеть. Могу рассказать при случае. Что, не представился? Ошибаетесь. Я и есть тот Небесный Киномеханик. Эх, если б мне только этим заниматься… Это всего только хобби. А основная работа… Но куда он подевался — Ангел с черным крылом? Вдвоем все же легче… Помню, в Содоме…

Не знаю, что там сочиняет Замышляев, но меня подняли бы на смех, если бы дознались, что я ворошу собственные воспоминания о давнем полете на Землю. Скучнейшая командировка. Да с этим вариантом и так было все ясно. Эксперимент провалился! Подумаешь — одна сухая ветка на живом древе. Так обломать ее — и вся недолга! Однако же нашелся Лот… Я взялся за отчет сразу же после возвращения из Содома, и вовсе не из тщеславия. Мне казалось — наше пребывание в Содоме что–то объяснит в будущем. История — живой организм. И если однажды что–то произошло… Я невольно подпадаю под влияние своего приятеля. У Ангела с черным крылом наблюдалась ярко выраженная тяга к истертым истинам. Так, он, помнится, утверждал: существует генная память Истории. Бывшее когда–то обязательно возрождается на новом уровне. Скажем, существовал некогда Содом. В грядущем он должен повториться. Содом — Содомия. Заслуживают упоминания «воздушные ямы» Истории. Происходит как бы сброс груза цивилизации. Жители Содомии, оставаясь, по их разумению, в XX веке, ухнули в библейские времена. Разврат (бытовой) в Содоме аукнулся развратом (политическим, социальным) в Содомии. Закономерной становится вторая командировка на Землю посланцев Бога.