Максим Бочковский - Нераскрываемые преступления

— Ну?

— Позавчера. Как раз тогда, когда ученый вечером не вернулся домой с работы. Ты понял?

— Думаете, его похитили?

— Однозначно! Вопрос лишь в том, жив ли он, или уже плавает лицом вниз в какой-нибудь Москве реке?

— Трупы обычно имеют свойство рано или поздно обнаруживаться, так что пока это не произошло, будем исходить из того, что профессор всё же скорее жив, чем мёртв.

Следователь поднялся и заходил по кабинету.

— Надо так же исходить из того, что он пригрозил своему преступному сообществу разоблачением. Иначе, зачем ему телеэфир?! Думается мне, он решил о чём-то таком рассказать! О чём-то таком, что совсем не нужно было его работодателям.

— А с чего это он решил? — поинтересовался Пётр. — Как мне помниться, он был «верным ленинцем» и работал на благо своего, как ты выразился, преступного сообщества.

— Ну, может, надоело людей-то обманывать? Может, совесть у человека проснулась?

— Может быть. Хотя не верится что-то.

— Что у нас, вообще, есть по этому делу?

— А ты вон отбери у Керенского папку, пока он её домой не уволок, — сыронизировал начальник. — Там пока ещё немного, но это то, что я успел нарыть.

— Ладно, почитаю! Но что-то мне подсказывает, что времени терять нам нельзя. Предчувствие беды не покидает. Надвигающейся неотвратимой трагедии.

— У тебя есть конкретные предложения?

— Мы можем же установить слежку?

— Может! Только за кем?

— Следователем Задоски. Авось да выведет он нас на что-нибудь.

— Верно, — кивнул Пётр. — А я и забыл напрочь об этом фрукте.

Артемьев потянулся к трубке.

Выйдя из кабинета, Томченко пошёл, было, по коридору, но тут его взяли сзади за руку.

— Что ты там говорил о неотвратимой трагедии? — с беспокойством поинтересовался молодой помощник. — Уверен — это не просто предчувствие. Мне-то ты можешь сказать.

Сергей вздохнул.

— Когда я в последний раз был ТАМ, у меня возникло странное чувство. Как будто на временном горизонте происходит что-то странное.

— На временном горизонте?

— В будущем! Причём обозримом, поскольку в далёкое будущее я даже при желании не смог бы заглянуть. Однако тогда я был всецело поглощен тобой и твоим спасением и просто не придал этому значения. Теперь же, анализируя, я прихожу к неутешительному выводу.

— И что там было?

— Перепад температур. А знаешь, в каком случае может произойти такой сильный и резкий перепад температур, что даже ТАМ отразится?

— Просвети!

— Это война, Петь. Сначала взрыв, огонь, жар снесёт всё на хрен, ну а затем долгая ядерная зима положит конец человеческой цивилизации.

— Господи, — только и мог вымолвить потрясённый Керенский.

Предновогодний вечер в Париже выдался на редкость спокойным. На город только что опустились густые сумерки, и Эйфелева башня, во всём своём великолепии огней, красовалось над мирно отдыхающей после тяжёлого дня столицей Франции.

Подтянутый господин средних лет с тросточкой в одной руке и большим дипломатом в другой, кутаясь в тёплый плащ с поднятым воротником, нервно переминался с ноги на ногу. Он то и дело посматривал на золотые карманные часы, оглядывался по сторонам, явно ожидая кого-то очень важного.

«Всё самое страшное в истории начиналось вот так. Мир стоит на грани катастрофы, а оне, видите ли, изволют опаздывать».

В этот момент неподалёку затормозила чёрная машина. Мигнула фарами. Обратила на себя внимание. Зачем, спрашивается? Тот, кому это положено, сам её заметил, а так — к чему светиться-то?

Случайный прохожий, увидев со стороны эту картину, не понял бы ничего. Один человек в чёрном молча подходит к другому такому же. Этот, в свою очередь, передаёт тому большой чемодан, опять же, естественно, чёрный. Но почему всё тайное всегда делается под покровом чёрной, чёрной ночи, в чёрных, чёрных одеяниях? После чего оба расходятся. Один садится в машину и уезжает, другой преспокойно уходит, и, что называется, растворяется в воздухе.

Да, думается мне: не привыкшему к подобному зрелищу среднестатистическому французскому обывателю, стало бы очень не по себе, «завидь» он нечто подобное, возвращаясь с работы домой. Но в том-то вся и штука, что не мог никто этого увидеть. Встреча происходила в богом забытом дворике, чертовски напоминающем российский. Облупившаяся краска на домах, покосившееся крыльцо, выдранный с корнем забор, огораживающий клумбы. Разница лишь в одном — здесь, в отличие от московских дворов, давно уже не живёт ни один человек. Квартал был отправлен на снос, но кто-то наверху просто забыл выполнить приказ. Да, как выяснилось, бывают и в экономически процветающей Франции подобные казусы, вот только людей в мгновение ока распределили по новостройкам, бесплатно, между прочим, а не оставили загибаться в развалинах.