Анна Субботина - На пороге зимы

— Я от тебя новости узнаю последним, что говорить о местных, — ответил Такко, прежде чем раствориться во мраке коридора. — Это ты теперь всё знаешь…

— Послушай, да ты думаешь, что мне в удовольствие таскаться за Риком на советы? — воскликнул Верен, поднимаясь. — Я бы лучше подземелья с тобой сторожил, больше толку было бы…

Ответа не было. Надо было закончить этот разговор, который определенно обернулся чем-то нелепым. Но из-за двери Верена окликнул кто-то из раненых, услышавший голоса. Принести последние новости людям, которые только начали вставать с постелей, было важнее. Верен бросил последний взгляд вслед Такко, отвернулся, шагнул в комнату для больных и плотно закрыл за собой дверь, отгородившись и от темного коридора, и от удалявшихся по нему шагов.

Нижние коридоры замка Эслинге уходили в землю на добрых два человеческих роста. Не в землю — в камень, в котором вода и человеческие руки за долгие годы выдолбили множество ходов, камер, углублений. Человек со стороны не сразу бы сказал, где поработали древние реки, а где — людские руки. Природные пещеры получили каменные и бревенчатые перегородки, ходы были расширены и снабжены крепкими дверями. Каждая промоина, каждый разлом был употреблён для устройства кладовых, ледников и прочих полезных помещений. А ещё — для тайных ходов, по которым можно было как покинуть замок в разгар войны, так и незаметно привести подкрепление.

— Держите факела ровнее, — велел Эслинг, разворачивая тетрадь, сшитую из больших пергаментных листов, и поглядывая то в неё, то на каменную кладку. — Обидно будет случайно спалить эти бесценные планы. Так… тридцать шагов от малой кладовой, примета — белое пятно раствора… Пятна нет. Но его могла уничтожить сырость. Давайте попробуем здесь!

По его приказу стражники принялись простукивать стену и вскоре разразились радостными воплями — глухой звук сменился на гулкий.

— Наши предки знали толк в тайном строительстве, — с гордостью сказал Эслинг. — Найти дверь легко, но почти невозможно обнаружить, где каменная стенка столь тонка, что в нужный миг поддастся хорошему удару. Какая мудрость и мастерство!

— Ломать, господин Тенрик?

— Нет, зачем же? Просто освободим кладовые в конце этого хода и завалим ход. Разобрать его незаметно не получится, так что сторожа успеют позвать подмогу, если что. А когда наши враги уйдут, откроем этот ход снова. Отметь место, Дарвел.

Начальник стражи кивнул мальчишке, державшему ведёрко с белилами и толстую кисть. Тот услужливо подставил ведёрко, и Дарвел, окунув кисть в белила, начертил на стене большой крест.

— Пока не завалим ход, его будут сторожить наши люди, — сказал он. — А то южане уже интересовались и планами, и стенами…

— Верно судишь, Дарвел. Южанам здесь делать нечего. Пусть ищут себе забавы в других местах. Весной они вернутся в столицу и будут хвалиться перед девками, как чуть не отморозили свои привески, а мы забудем их, как дурной сон. Так, дальше ничего нет. Идёмте назад, к главной кладовой. В восточном коридоре должен быть ещё один проход.

— Думаете, не стоит простучать стену до конца? — спросил Дарвел. — Планы планами, а всё же так вернее.

— Надо бы, но этак мы не управимся и до весны. Доверимся пока старым планам. Их рисовали со всем старанием и любовью к нашему родовому дому. Дай боги здоровья отцу, он отыскал, пронумеровал и сшил все рисунки, иначе мы бы простукивали стены целый год. Поспешим!

Шаги стихли, погасли последние отблески факелов, и ход погрузился в кромешную тьму.

Элеонора проснулась среди ночи от неясной тревоги и почти бессознательно протянула руку к кинжалу под изголовьем. Какое-то время она лежала неподвижно, прислушиваясь и пытаясь понять, что её разбудило.

Было тихо. Под окнами лениво перегавкивались собаки. Из-за полога доносилось сонное сопение служанок, тиканье часов, потрескивание дров и свечей. Но тревога не утихала. На людях легко было говорить о терпении и храбрости, но в уединённой тишине спальни баронессу охватывало чувство стремительно утекающего времени.

Элеонора отодвинула полог. Стенные часы показывали без двадцати пяти минут пять. Второй циферблат, ведущий счёт дням, оказался точно между стрелок, и вместе они напоминали герб механической мастерской, где были сделаны — циркуль над шестернёй. Тот же герб красовался на музыкальной шкатулке, стоявшей на столике у изголовья. Элеонора коснулась матовой крышки, проверяя, не появилась ли на ценной игрушке пыль, и снова откинулась на подушки. Прикрыла глаза, и воспоминания окутали тёплым коконом.