Анна Субботина - На пороге зимы

Стол ломился от лучших яств. На огромных блюдах красовались просоленные и копчёные в ароматном дыму свиные окорока — память о древнем обычае приносить годовые клятвы на жертвенной кабаньей голове. Лоснились спины лососей, исходили паром горшки с запечёными овощами и мясом. Томлёный со сливками горох таял во рту, жареные гусиные окорока блестели от жира, а колбасы нельзя было проткнуть ножом без того, чтобы не брызнуло пряным соком. В серебряных мисках в медовой воде плавали дольки яблок и персиков. Хлеб с имбирём и кардамоном по столичному рецепту удался пышным и воздушным, а для тех, кто привык к простой и сытной пище, подали лепёшки с тмином, чесноком и перцем.

В канун Зимнего Перелома за один стол с бароном садились все: управляющие, егеря, конюхи, кузнецы, прачки, скотники. Угощение должно было быть богатым, но простым, чтобы есть без опаски и церемоний, и ещё следовало подать что-то необычное, по-настоящему праздничное. В этом году такой диковинкой стали жареные лебеди с баронских прудов, начинённые ягодами и яблоками, толчёными с мёдом. Пока они дожидались своей очереди в кухонной печи, а на столе сменяли друг друга солёные и копчёные рыбины, жареное и запечёное мясо, творог с солью и зеленью, мёдом и ягодами…

Элеонора с тонкой улыбкой наблюдала, как блюда пустели одно за другим, как из кухни выносили новые и новые угощения и заново наполняли кувшины. Приехав на Север, она не сразу привыкла к этой расточительности: ведь на пороге долгой зимы следовало беречь припасы. А потом оценила упорство, с которым северяне год за годом бросали вызов тьме и холоду, закатывая пир в самую длинную ночь. Она так и не смогла почувствовать себя своей на торжествах, где славословия короне сплетались с клятвами давно забытым богам. На всём, что делали местные, словно бы лежал отпечаток глубокой древности. То, как они передавали друг другу блюда, как подставляли под сидр и вино длинные козьи рога, которые каждый раз приносили с собой, не глядя на поставленные на стол кубки, — всё это напоминало ритуал, за которым Элеонора наблюдала, как за редкой диковинкой. Впрочем, странный северный народ принял её, полюбил и признал своей госпожой, а большего и не требовалось.

— Да пребудет на наших землях мир, — Эслинг в третий раз поднял рог. Пили молча, обмениваясь беглыми понимающими взглядами. Лагерь на пустоши не давал забыть, что имперские воины твёрдо намерены сдвинуть границу к Ледяному морю, и мало кто не догадывался, что жители побережья не уступят ни пяди. Но вот уже полтора месяца всё было тихо, а барон, как обычно, поднимал рог за мир. Над праздничным столом сгущалось робкое, невысказанное, но оттого не менее осязаемое: а может, обойдётся?

Блюда пустели и снова наполнялись, но Элеонора почти не ощущала вкуса. Резное кресло, набитое конским волосом и обтянутое шёлком, казалось жёстким, как камень. После встречи с Ардериком праздничные хлопоты поглотили её целиком, и неоткуда было узнать, удалось ли перехватить обоз и что теперь творится в лагере. Элеонору отчаянно тянуло на башню. О том, чтобы надолго бросить гостей, не могло быть и речи, но, если под благовидным предлогом подойти к окну, будет хотя бы видно, зажгли ли воины праздничный костёр. В конце концов, здесь не церемонный столичный приём, почему бы хозяйке и не отлучиться ненадолго из-за стола?..

Она сделала движение, чтобы подняться, но широкая ладонь Эслинга сомкнулась на её тонком запястье. Элеонора обдала мужа ледяным взглядом, но он не ослабил хватку. Лишь процедил сквозь зубы:

— Сиди.

Элеонора попыталась вырваться и едва сдержалась, чтобы не охнуть от боли — её руку будто стиснули железные обручи.

— Думаешь, я не вижу, как ты каждое утро бегаешь на башню? — прошептал барон, обдавая её густым запахом лука и вина. — Скоро в округе начнут говорить, будто для хозяйки Эслинге лагерь чужаков дороже собственного дома. Не хватало ещё, чтобы ты при всех пялилась в окно.

— Не там заботишься о своей чести, — холодно проронила Элеонора. — Не позорь меня и себя!

— Будьте скромнее, баронесса, — жарко выдохнул барон и разжал пальцы. На нежной коже остался отпечаток от плетёного браслета. Элеонора быстро окинула взглядом залу, осторожно сгибая и разгибая запястье. Никто не заметил размолвки, а если кто и увидел, как хозяин держал жену за руку и шептал ей на ухо, то не подумал дурного.

Элеонора пригубила вино, радуясь, что широкие рукава скрывают дрожь пальцев. Вздёрнула подбородок, стараясь не смотреть в сторону окон. Передёрнула плечами от того, как сопел рядом Эслинг. Что же происходит на пустоши? А в Бор-Линге? Неужели на побережье так же безмятежно празднуют?