Анна Субботина - На пороге зимы

— Баронесса Эслинг никогда не затмит маркграфиню Таллард, — был ответ. — Но маркграфиня Эслинг может попытаться.

Элеонора зябко передёрнула плечами — от открытого окна шёл зимний холод — и нежно провела ладонью по щеке мужа.

— А маркграф Эслинг не будет каждый год готовить отчёты, будто наёмный управляющий. Он сам будет распоряжаться своими богатствами. Его дети будут приняты ко двору, получат лучшее воспитание и вступят в брак с теми, кого выберет им отец, а не придворные.

Она вглядывалась в его лицо, напряжённо ища признаки слабости. Её губы тронула едва заметная улыбка, когда Эслинг выдохнул и нахмурился.

— Доброй ночи, — бросил он Элеоноре. Повернулся и вышел.

Элеонора смотрела на дверь, пока тяжёлые шаги барона не затихли в коридоре. Затем хлопнула в ладоши, подзывая служанку, дожидавшуюся в коридоре. Прошла в свои покои по узким и извилистым коридорам и, пока ей расплетали волосы перед сном, удовлетворённо всматривалась в своё отражение.

Затем её взгляд приковала к себе тяжёлая рама зеркала. Сверху из резных стеблей и листьев выступал щит, на котором красовался букет ландыша, и вился родовой девиз рода Элеоноры. Знакомый до последней чёрточки, сейчас он выглядел насмешкой. «Иди осторожно» — было вырезано на раме, и Элеонора подумала, что, пожалуй, этот девиз больше подошёл бы Тенрику. Ей же следовало чаще вспоминать о том, что женщин в её роду давно уже сравнивали не с цветками, а с ягодами ландыша — яркими на вид, горькими на вкус и ядовитыми, если обращаться с ними без должной сноровки.

Если кто-то и сомневался, за что Ардерик выбился в командиры, то в первые дни после схватки на пустоши эти сомнения рассеялись бы окончательно. Его несокрушимая уверенность в том, что укрепления будут выстроены, зимовка будет лёгкой, а победа над северянами — быстрой, согревала и укрепляла не хуже пряного медового напитка. Верен видел, как по вечерам сотник подолгу хмуро молчал, но на людях он неизменно был неунывающим Риком Медвежьей Шкурой. Одно его присутствие убеждало воинов, что всё будет хорошо.

Меж тем легко было сказать: построим новые укрепления. Нужно было заготовить лес, а значит — свалить без счёта высоких корабельных сосен, обрубить сучья, напилить на кряжи и привезти в лагерь по глубокой колее, где стояла ледяная вода. Нужно было охотиться, чтобы прокормить сотню человек, каждый из которых был горазд поесть; поддерживать огонь, чтобы после работы было где отогреться, и делать множество другой тяжёлой и изматывающей работы.

Воинам не впервой было разбивать лагерь в негостеприимных местах, но в этих краях всё было чужим. В плотной древесине кустарников вязли топоры, повадки дичи были непривычны, а по ночам в палатки вползала стылая сырость, от которой не спасали тёплые одеяла и меха. Она шла от сплошного камня, прятавшегося под тонким слоем бедной северной почвы и переплетением крепких корней. Пока сообразили делать подстилки из хвойных веток, пятеро свалились с лихорадкой. Затем ещё трое додумались отведать в лесу незнакомых ягод, спутав их со сладкой черникой, и лекари едва выходили недотёп. Даже солнце подводило — оно вставало не на востоке, а ближе к югу, и садилось, не дойдя до западного рубежа, что не раз сбивало с толку привыкших находить обратный путь по сияющему диску.

Ардерик успевал везде. Он обещал заболевшим скорое выздоровление, охотникам — богатую добычу, лесорубам — много лёгкого сухостоя. Его слова неизменно сбывались. Может, потому, что воины из кожи вон лезли, чтобы они сбылись. Уверенность, что сотник всегда прав, помогала переживать один сумрачный день за другим. Или потому, что память Ардерика цепко держала любое, самое маленькое знание о незнакомых землях, и его советы вправду были хороши.

Посреди будущей крепости водрузили походное знамя, и его было видно из любой точки лагеря. По светлому полотнищу бежал медведь, под ним лежал обнажённый меч, а нехитрый девиз — «Другим не стану» — звучал как призыв не поддаваться ни морозу, ни страху не выдержать зиму. И это тоже помогало.

Ещё больше облегчила участь зимовщиков молчаливая поддержка Элеоноры. В обещанный день из замка пришла телега, гружёная зерном, маслом и сливками, кислыми ягодами, защищавшими от болезней, тёплыми мехами и прочими нужными вещами. А с ней явились десяток городских мастеров. Ардерик сперва хотел прогнать их, но старший сунул ему клочок бумаги, на котором были изящным, но твёрдым почерком выведены три слова: «Им можно доверять». Верен не видел, чтобы сотник отдал записку писарю или убрал в ларец для важных бумаг. Наверное, она и не была важной.