Александр Кондратьев: Туристы икс [СИ]

— Абсолютно так, доктор, — согласился с Еленой Владимировной Иван, и как бы извиняясь, добавил: — Лен, я бы не стал тебя беспокоить, если бы решился посетить больницу. Мне надо во многом разобраться, а «светиться» в больнице, а соответственно и в ГОВД не хотелось бы. Лишние разговоры и все такое прочее мне не нужны. Ты же умный доктор, самый умный доктор, самый надежный доктор, можно сказать, что самый любимый доктор на Земле. Хотя нет. Во всей Вселенной. Леночка, пожалуйста!

— Красиво разговаривать научился, Иван. Ничего не скажешь. Как можно после таких слов тебе в чем-то отказать? Пользуешься ты, Иван, моей добротой и особым к тебе отношением. Ну, да ладно. Ведь никто меня не заставляет и не принуждает. Сама ведь. Ведь — интересное слово, — ненадолго задумалась Елена Владимировна. — Точно, ведь все не случайно. И твой звонок тоже, так что все нормально. А расспрашивать тебя о том, что случилось, бесполезно, ведь не расскажешь. Я не спрашиваю, Иван, а ставлю тебе диагноз. Ну, да ладно, перейдем от словесного поноса к делу: промоем голову перекисью, сострижем лишние волосы и начнем шить. — Елена Владимировна произнесла это привычно, примерно как руки помоем и пойдем есть.

Каждая профессия через три-четыре года начинает оставлять в человеке заметный след, а после десяти лет след уже неизгладим. По-другому это называют профессиональной деградацией. Но вряд ли слово «деградация» отражает истинные изменения в человеке.

Елена Владимировна вместе с учебой в медицинском институте посвятила освоению профессии врача двадцать лет. За двадцать лет ко многому привыкаешь, перестаешь понимать многие вещи, которые пугают обывателей, далеких от тайн медицины и клятв Гиппократу, но и на многое начинаешь смотреть другими глазами, более открытыми что ли.

Профессиональная «деградация» является обратной стороной медали под названием профессионализм. Путать профессиональную деградацию с уродством и деградацией личности не стоит, это скорее антонимы, чем синонимы.

Иван, запрокинув голову, сидел в кожаном удобном кресле в центре зала под большой люстрой с включенными лампами. Елене Владимировне был необходим яркий свет, чтобы лучше рассмотреть порывы и порезы на голове. Двенадцать ламп по шестьдесят ват каждая создавали некую схожесть с освещением в операционной комнате.

Елена Владимировна приступила к ремонту пострадавшей части головы Ивана.

Иван, дабы не смотреть на руки Елены Владимировны, сжимавшие хирургическую иглу, не многим отличавшуюся от большой «цыганской», которой можно и ботинки подшить, и валенки, а также ножницы и стеклянный пузырь с перекисью водорода, прикрыл глаза. Дав себе установку, что находится примерно на такой же неприятной, но важной и необходимой процедуре, что и у стоматолога, Иван перенес мысли в другую сторону от кресла и от вынужденной медицинской процедуры.

К Ивану возвращалась утерянная память. Он вспоминал.

Все началось примерно год назад на майские праздники. Иван с детьми находился на приусадебном участке своего коттеджа.

Первомайский праздничный день на редкость выдался теплым, как в прочем и вся весна. Снег сошел слишком рано, и уже с двадцатых чисел апреля в Сибири стояла непривычная для этого времени года жара.

Иван, раздевшись до спортивных трусов, оголил мускулистый торс, привычный к физическим нагрузкам, и приступил к перекапыванию утрамбовавшейся за зиму земли, подготавливая ее к посадкам незамысловатой зелени, необходимой для поддержания иммунитета в условиях короткого сибирского лета и длиной зимы.

Дочь Таисия, тринадцатилетняя стройная и рослая девочка, и сын Дмитрий, крепкий семилетний паренек головы на две ниже сестренки, с общей любимицей собакой Зинкой, черным породистым терьером, играли во дворе.

Иван, слушая озорной зажигательный детский смех и веселое ласковое повизгивание Зинки, довольной, что находится в центре детского внимания, тоже улыбался. Настроение у детей и отца было по-весеннему приподнятое. До полной идиллии не хватало только супруги Маши, которая должна была прилететь из Москвы только завтра.

Раньше в праздничные майские дни жизнь в стране останавливалась (трудовая жизнь). Наступал праздник трудящихся для трудящихся. Праздничные демонстрации с плакатами, лозунгами, приветствиями, подарками и поздравлениями с центральных площадей больших и малых населенных пунктов огромной страны к обеду перемещались ближе к местам застолий и перерастали в настоящие массовые гулянья рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции, которые плавно переходили в массовые похмельные дни, тянувшиеся до следующего не менее важного и массового праздника — Дня победы.