Коллектив авторов - Старые долги

— Тебя, остолопа, у Долобска что, по головке хорошо приложили? — перебила его супруга, довольно-таки бесцеремонно трижды постучав Игоря по лбу. — Ты чем вообще думал, когда такое агарянину [17] Агаряне (измаильтяне) — потомки Агари, наложницы Авраама, или же сына ее Измаила, собирательное обозначение для кочевых народов. поганому обещал?

Игорь насупился. Отложил сапог на лавку.

— Он мне жизнь спас. — Замялся. — Ну, по крайней мере, свободу мою точно. Сама подумай, какой бы выкуп затребовал за меня Рюрик, попади я ему в руки?

— Ага, — насмешливо кивнула Ефросинья, — а так ты всего лишь сыном расплатился. А меж тем, с Рюриком вы сейчас уже и вовсе в мире. Они со Святославом твоим теперь Киев на двоих делят. И тебя б по случаю примирения такого, уж всяко, на волю отпустили бы безо всякого выкупа.

— Кто мог знать тогда, как оно повернется? — огрызнулся князь. — Да и неизвестно еще, как бы оно обернулось, окажись я в аманатах [18] Аманат — заложник, пленник (тюрк.) у Рюрика. Может, и не пошел бы он на мировую со Святославом, возомнив, что вот-вот, еще чуть-чуть, и сомнет нас вовсе, и будет Киев его! — отрезал он.

— Да к ляду [19] Ляд — черт, нечистая сила. ваш Киев! — всплеснула руками жена. — Но на кой мне тут сдалась эта твоя дикарка? Вот что я буду с ней делать?

— Ну, не ты, а Владимир, — немного растерянно пробурчал Игорь. — А ты научишь ее всем премудростям, что должна знать настоящая жена русского князя…

— Ага. Щаз! — фыркнула Ефросинья. — Ты вообще с этими половчанками, не теми девками, с которыми вы, герои наши, балуетесь, когда какой-нибудь кош в степи накроете, — княгиня презрительно скривила красивые полные губы, — а с настоящими хатунями [20] Хатунь — жена или дочь хана. , теми, что из ханских шатров вышли, дело имел?

Князь пожал плечами.

— Нет. Но мало, что ли, этих половчанок по княжеским да боярским теремам сидит? У тебя самой, к слову, — вскинулся он, — бабка из половцев была! Аепина [21] Аепа Осеневич — половецкий князь начала XII в., тесть Юрия Долгорукого. дочка.

— Во-о-от, — с ехидцей протянула супруга и, опасно так прищурившись, спросила: — А ты с моей бабкой когда-нибудь встречался?

— Нет, спасибо, с меня и тещи хватило, — отведя взгляд, буркнул Игорь, едва удерживаясь от того, чтобы добавить — «и тебя тоже».

— То-то же! — торжествующе заключила Ефросинья. — А я хорошо помню, как она к нам в Галич приезжала. И знаешь, чему она меня в свои редкие наезды учила?

— Бисером вышивать, — наугад ляпнул Игорь, заранее зная, что все равно не угадает, и что правильный ответ ему на самом деле вряд ли понравится.

— На лошади скакать да с седла из лука стрелять! — отрезала княгиня. — И лет ей самой тогда уже, — она вновь стремительно склонилась к мужу, — за пятый десяток перевалило.

Игорь задумчиво покосился в маленькое забранное цветным византийским стеклом окошко.

— Ну ладно, не преувеличивай, — наконец проворчал он. — Ты на самом деле еще ровным счетом ничего не знаешь об этой девчонке. Да и вообще… — приищурился князь, словно пытаясь разглядеть что-то в далекой дали. — Кто его знает, как оно обернется? Степные ветры переменчивы. Сегодня половцы Кончака нам друзья. А завтра… И о браке-то речь пока еще вовсе не идет. Не раньше, чем Владимиру хотя бы пятнадцать исполнится. Еще все может измениться.

— Хм! — княгиня вновь уперла руки в бока, сверху вниз взирая на супруга. — Ну если только.

— Но смотрины провести мы обязаны, — сказал, словно отрубил, Игорь. — Я уже назначил время и место. Пусть дети встретятся, поглядят друг на друга, познакомятся. А выйдет ли из этого что-нибудь иль нет… — он неопределенно покрутил в воздухе пальцами. — Время рассудит.

— Посмотрим, как оно рассудит, — дернула носиком Ефросинья и, развернувшись на месте, направилась прочь из горницы. — Про баню только не забудь, — не оборачиваясь, напомнила она уже на выходе, — а то остынет, как в прошлый раз.

И вышла прочь.

Князь какое-то время молча взирал на захлопнувшуюся за супругой дверь. Затем перевел взгляд на одинокий сапог на левой ноге и, ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал:

— А сапоги с мужа, только-только с дороги, снять?

— Если бы взглядом можно было убивать… — задумчиво протянул Кончак, отхлебнул вина из окованной золотом чаши и, хитро прищурившись, покосился в дальний конец противоположной, женской стороны юрты, откуда на него обиженно взирала стопка разноцветных подушек.