— Вчистую. Больше не было ни одного крупного сражения, Брауншвейг мгновенно растерял всех сторонников… Борислав, вы понимаете, зачем я вам это рассказываю?
— Думаю, что да.
— Это было всего шестьдесят три года назад, — сказал Миттермайер. — Вот в чем все дело. Вот чего стоило нынешнее плавное развитие. Даже не прогресс.
Борислав смотрел в спокойные голубые глаза собеседника, как в зеркало. Да… Зеркало.
— Вы очень честны, — сказал он.
Миттермайер развел руками.
— Иначе контакт бессмыслен. Не сомневаюсь, нас многое удивит друг в друге. Ваша система управления — я до сих пор не понимаю, как она работает… И ваша система воспитания, тем более. В Рейхе общество… неравномерно, сын адмирала вряд ли станет крестьянином, сын крестьянина вряд ли станет профессором… хотя исключений, слава богам, сейчас все больше… но все равно… Но в рамках имеющихся возможностей — профессию человек выбирает сам. Без всяких комиссий. Разве что родители влияют, но это тоже все реже… А с другой стороны, Рейх милитаризован так, как вам, наверное, и не снилось… Несмотря на то, что никаких войн не намечается. Кстати, с нашими республиканцами вы еще не встречались?
— Нет, — сказал Борислав. — Только понаслышке пока.
Миттермайер издал смешок.
— Ох, они и заинтересуются вашим опытом… Но это позже. Сейчас меня интересуют процедурные вещи. Вы доложите о путешествии сюда Всемирному совету?
Борислав содрогнулся.
— Я доложу людям, которые меня послали. А дальше — не знаю. Информация о контакте начала распространяться как раз перед моим отбытием, и я просто не знаю, до чего там дошло. Мне самому интересно. Но Всемирный совет, безусловно, будет это обсуждать… Если уже не начал.
Миттермайер с деловым видом кивнул.
— Понимаю. Нам тут тоже предстоит решить множество внутренних проблем. Ну что ж, сообщайте о новостях. Надеюсь, все будет в порядке.
Распрощавшись с дворецким, Борислав пошел к автомобилю. Все, думал он. Я достиг, чего хотел. Но тогда откуда это чувство незавершенности? Мы друг друга поняли или нет? У меня получилось или нет?.. Дорожка, выложенная камнем, была плотно обсажена цветами; венчики светились, а в глубине кустов уже таился мрак. Цветы покачивались: огненные канны, сизые водосборы, белые лилии, скромные флоксы, пышные хризантемы… Борислав шел сквозь надвигающийся вечер, сквозь косые лучи феззанского солнца, и думал: все хорошо. Да и разве может быть иначе?.. Он кивнул шоферу, почтительно распахнувшему дверь машины, и расположился в кресле. Теперь надо было ехать в космопорт.
1 июля 97 года
Остров Принс-Эдуард напоминал ухоженное поместье. Рощи красного дуба уютно шумели, отступая там, где шла дорога. Белая парусообразная крыша здания Всемирного совета едва виднелась из-за крон. А дальше вниз тянулись луга в фиолетовых свечах дикого люпина. Ветер дул с Атлантики.
— Во сколько они начнут? — спросил Борислав.
Джеймс Стюарт взглянул на часы.
— Уже, — сообщил он. — Боги олимпийские, да не волнуйся ты так… Мне сразу сбросят информацию на браслет, если что. Посидим пока, подождем. Тебе даже отдохнуть толком ведь не дали, — он указал на скамью.
Борислав уселся, закинув ногу на ногу. Джеймс пристроился рядом.
— Ты больше не видел того парня? Ну, из контрразведки?
Борислав потянулся.
— Не видел. Но я знаю, что до Брентано он добрался. Что уж они там решат — пока представления не имею. Еще одна тема, в которой разбираться и разбираться.
— А просто приказать им не работать против нас высшее руководство не может?
Борислав усмехнулся.
— Может, разумеется. Проблема в том, что такой приказ, скорее всего, не будет выполнен. Его и у нас-то запросто могли бы не выполнить, тебе ли не знать… Традиции Рейха — совсем другие, но тоже непростые. У них — феодалы. Аристократы. Живые, настоящие. У них, если на то пошло, последняя гражданская война не так уж и давно была. Таких людей, как Брентано, не очень-то заставишь делать то, чего они не хотят. Разве что террором… но на террор нынешнее правительство не пойдет точно. Будут балансы, согласования. Уговоры — там, где они могут помочь. Политика. Если подумать, у нас тоже все это есть.
Джеймс посмотрел на Борислава искоса.
— Профессиональная деформация, — констатировал он. — Прямо-таки налицо. По крайней мере, психологи в центре тебе скажут именно это… А ведь ты всего десять дней там провел.
— Я сам об этом думаю, — признался Борислав. — Когда я работал на Гиганде, я понимал, что это роль. Игра. Маскарадный костюм, который я сниму и повешу в шкаф. Вернусь на Землю, и ничего от Гиганды во мне не останется… Так вот, в Рейхе у меня такого чувства не было.
Читать дальше