Д Кузиманза - Трое из двух [СИ]

Потом покачал головой и посмотрел в тёмное окно, словно надеясь кого-то там увидеть. Глаза его прищурились, пальцы судорожно сжались в кулаки.

"Дина я звал уже раз сто, но теперь ему не верю. Он виноват, он! Похитил моего сына, чтобы оказался подальше от меня. Где же ты, сынок? Виктор, отзовись. Витя! Это я, твой отец! Прошу тебя, не уходи к своей маме! Останься со мной в живых! Августа, может быть ты слышишь? Августа! Ребята, Витя, Августа, вы где?.."

Машина резко остановилась.

— Что случилось? — спросила Августа.

— Мне вдруг… Мне вдруг стало не по себе. Как будто жуткое что-то… нет, даже высказать не могу, слов нет.

— Я слышала, что когда становится жутко или не по себе без причины, то говорят: "Кто-то прошёл по твоей могиле". То есть, тебе жить и жить ещё. Успокойся и поехали, а то твоя мама будет переживать.

— Да, будет. Ей и так невесело жить одной… — Виктор замолчал и огляделся. — Подожди! Ты слышишь?

— Что?

— Разве не слышишь крик? Кто-то меня зовёт!

Августа прислушалась и огляделась:

— Не слышу. Может быть, Дин?

— Это не его голос. Но знакомый мне.

— Ой, слышу, да, слышу! Меня зовёт. Да, очень знакомый голос. А теперь спрашивает, где мы, Кто же это?

— Папа. Он кричал примерно так: "Где ты, сынок? Я твой отец. Не уходи к маме. Останься среди живых". Голос был голосом отца, точно! О-ох… опять… — Виктор даже побледнел и растерянно потёр лицо рукой.

— Не слышу.

— Он говорит, что ненавидит Дина, потому что Дин похитил нас. Что если я умру, как мама, то… Он замолчал. Молчит.

— Да, я услышала. Точно, твой папа, я узнала. Жаловался, что был доверчивым к Дину. Но ведь твой отец умер, а мама, наоборот, жива. Может быть, это галлюцинация?

— У нас обоих?

— Мало ли… Я не психолог. Нужно спросить психолога. Дина, например.

Виктор молчал, нахмурившись.

— Это нам показалось, — повторила она.

— Вряд ли, — со странной интонацией сказал он. — Сама подумай. Это действительно голос моего отца? Ты уверена?

— Конечно. Но тебе могло почудиться. Да ещё такая у тебя сейчас работа. А мне ты об этих ужасах рассказывал.

— Согласен, после сегодняшнего могло показаться. Могло почудиться мне и тебе одновременно, тоже не возражаю. Но, во-первых, мы слышали одни и те же его слова.

— Такое, говорят, бывает. Человек вспоминает кого-то и словно наяву слышит знакомый голос. Ты же его любил, вот и вспомнил… — Августа растерянно запнулась. — Что случилось? Что я такое сказала?

— Что я его любил и помню. Но ты?

— По твоим рассказам я немного его представляю.

— Согласен. Но как ты узнала его голос? Отец умер до того, как мы с тобой познакомились.

Они думали об этом всю дорогу и когда им открыли дверь и во время разговора… Да, во время разговора уже не только думали, но и вспоминали.

Бирюзовое шёлковое платье переливалось, как павлинье перо. Невольно следили за ней глазами. Как накрывает на стол (от их помощи отказалась), как периодически подходит к зеркалу и с явным удовольствием себя разглядывает. И говорит, говорит, только изредка обращаясь к ним и обращая на них внимание.

— Высокие серые дома. Самая серая серость. Все оттенки серости. Огромная палитра одного цвета.

Нормальная жизнь требует Главной Печати. Печати оттуда, откуда все печати ведут своё происхождение, как я считаю. Их тысячи, но нужна только одна.

— Я знаю о чём ты, мама, — он, конечно, ничего не знает, но хочет превратить монолог в диалог.

— Как так? Не можешь ничего знать!

— А я слышу.

— Не дурачься!

— Не дурачусь.

— Дурачишься.

— Нет, мама.

— Ну, и что я ещё думаю?

— Что мы с Августой всё это не съедим. А если съедим, то заболеем.

— Дурачок, кого из меня делаешь?

— А я тут при чём? Ты подумала, я сказал. И теперь я же виноват!

— Больше не слушай, — неужели он угадал?

Опять подошла к зеркалу, поправила неправдоподобно пышные и блестящие каштановые волосы. Трудно поверить, что ей сорок пять. Ему она запомнилась исхудавшей, с землисто-бледным лицом и жидким пучком волос на затылке.

— Мамочка, ты выглядишь на двадцать пять.

— Правда? — удовлетворённо улыбнулась своему отражению. — Садитесь за стол, малыши!

— Настоящий банкет, — Виктор укоризненно покачал головой. — А говорила, что нет ни масла, ни хлеба…

— Ко мне заскочила знакомая. Но перед тем позвонила, и я попросила её купить кое-что. А с тем, что принесли вы — лукуллов пир! Но прежде — сюрприз! Августа, дорогая, закрой глаза.

— Обожаю сюрпризы! — захлопала та в ладоши и зажмурилась.