Клод Лалюмьер - Витпанк

— Печешь? Что печешь? Хлеб?

— Сдобу, ваше высокопреосвященство. Шоколадные пирожные, ватрушки с творогом, пироги. К Рождеству я испек пряничных волхвов.

— Замечательно. Я люблю, когда мои священники развлекаются… Однако послушай — в любом случае обряд должен быть совершен. Если Анджела Данфи не приходит к тебе, ты должен пойти к ней сам.

— Она снова сбежит.

— Может быть, так, а может быть, и нет. Я очень верю в тебя, отец Корнелиус Деннис Монэгэн.

— Больше, чем я сам в себя верю, — говорит священник, прикусывая изнутри щеки так сильно, что его глаза наполняются слезами.

— Нет, — говорит Кейт, в третий раз за эту ночь.

— Да, — настаивает Стивен, вдвойне наслаждаясь бедром Кейт под своей ладонью и ромом «Эрбутус», омывающим его мозги.

Зажав сигарету в одной руке, другой Кейт поглаживает лобик малыша Малькольма, убаюкивая его.

— Это порочно! — протестует она, кладя Малькольма на коврик рядом с кроватью. — Это преступление против будущего!

Стивен хватает бутылку «Эрбутуса», наливает себе еще стакан и, добавив необходимое количество «Доктора Пеппера», жадно отхлебывает. Он ставит бутылку обратно на ночной столик — рядом с загадочным цветком, который дала ему Валери Гэллогер.

— Плевать на незачатых! — говорит он, бросаясь в объятия жены.

В пятницу он показал цветок Гейл Уиттингтон, самой сообразительной из учителей средней школы Догерти, но ее вердикт не смог пролить света на этот вопрос. Это был Epigaea repens или «эрбутус ползучий» — растение, которое имело по меньшей мере два основания для гордости: оно служило государственной эмблемой Массачусетского архипелага, и оно же ссудило свое имя той самой марке спиртного, которую поглощает теперь Стивен.

— Нет, — снова говорит Кент. Она кидает сигарету на пол, приминает ее туфелькой и обвивает его руками. — Я же не овулирую, — объясняет она, просовывая свой жесткий и скользкий язык в его рот. — А твоя сперма не…

— Прошлой ночью Святому Отцу было ниспослано видение, — объявляет Ксаллибос с видеоэкрана. — Это были картины, взятые прямиком из охваченных пламенем владений Сатаны. Ад — это факт, друзья мои! Он так же реален, как мозоль на ноге.

Стивен сдергивает с Кейт сорочку не менее сноровисто, нежели отец Монэгэн, снимающий с ребенка крестильные одежды. Ром, несомненно, тоже играет немалую роль в их обоюдной готовности (по четыре стакана на каждого, лишь слегка разбавленных «Доктором Пеппером»), но и не беря в расчет «Эрбутус», они оба всецело заслужили этот момент. Ни тот, ни другая ни разу не пропустили литургии. Ни тот, ни другая ни разу не уклонились от таинства Внебрачной Связи. И хотя любой акт неплодородной любви формально лежит за пределами власти Церкви отпускать грехи, несомненно, Христос простит им их единственное отступничество. Они рьяно принимаются за дело — это стерильное единение, эта запрещенная неплодородность, это совокупление, из которого не сможет произойти ни одна душа.

— Гедонисты барахтаются в чанах с расплавленной серой, — говорит Ксаллибос.

Дверь спальни со скрипом отворяется. В комнату входит одна из средних детей Кейт, Беатриса — худенькая шестилетняя девочка с шелушащейся кожей; в ее руке самодельная игрушечная лодка, грубо выстроганная из куска коры.

— Мам, смотри, что я сделала вчера в школе!

— Мы заняты, — говорит ей Кейт, прикрывая наготу рваной муслиновой простыней.

— Тебе нравится моя лодка, Стивен? — спрашивает Беатриса.

Он шлепает подушку поверх своих чресел.

— Очень мило, дорогая.

— Возвращайся в кровать, — приказывает Кейт дочери.

— Онанисты утопают в озерах кипящей спермы, — вещает Ксаллибос.

Беатриса не сводит со Стивена своих впалых глаз.

— А можно, мы запустим ее завтра в Пасторском пруду?

— Конечно. Разумеется. Прошу тебя, иди отсюда.

— Только мы вдвоем, хорошо, Стивен? Без Клод, и без Томми, без Иоланды — без никого!

— Специальные свежевальные машины, — говорит Ксаллибос, — ошкуривают грешников, как спелые бананы.

— Ты хочешь, чтобы тебя выдрали? — закипает Кейт. — Именно этого ты сейчас и добьешься, милая моя — самой жестокой трепки за всю свою жизнь!

Дитя отвечает отработанным пожатием плеч и, надувшись, выходит из комнаты.

— Я люблю тебя, — говорит Стивен жене, убирая подушку со своих половых органов жестом повара, снимающего крышку с кастрюли с жарким.

Они вновь прижимаются друг к другу, вкладывая в это действие все, что в них есть, каждый член, и железу, и отверстие, без всяких ограничений, не стесняясь любых позиций.