Марина Дяченко - Лихорадка

Очень хотелось есть. На кухонном складе нашлись перловка, пшено, немного риса и тонна муки. На время забыв о голоде, Руслан открыл мешок, отсыпал муку в большой ковш и прошелся по всем комнатам первого этажа.

Он рассеивал муку тонким слоем на полу. Если эти заберутся в окно — по крайней мере, будет видно, где они ходили.

На ночь он устроился в кабинете коменданта. Запер дверь изнутри, проверил решетки, лег на диван и закутался в принесенные из спальни одеяла.

Он очень устал. Глаза слезились. Стоило ему задремать — и мертвец, огромный, голый, вышел на середину кабинета и протянул к Руслану черные руки в лохмотьях лопнувшей кожи. Руслан закричал и от крика проснулся. Потрескивала батарея. За окном мощно горели два фонаря. В комнате было душно.

Он снова закрыл глаза. Мертвец только того и ждал: медленно повернулся ключ в замке. Рука шарила по стене в поисках выключателя… Погас свет, погасли фонари за окном, в полной темноте мертвец шагнул в комнату, его босые ноги влажно шлепали по линолеуму.

Руслан глубоко вздохнул и сел на диване. В коридоре слышались шаги, но это был всего лишь звук ветра за окном.

A howling wind is whistling in the night

My dog is growling in the dark…

Реальность и сон перемешались. Ему казалось, что он в автобусе, что он сам — автобус и медленно переваливает горы по узкой небезопасной дороге. Он слышал громкие голоса, смех Джека, звон посуды, шум работающего двигателя на солярке. И одновременно он гнался за автобусом по заснеженной дороге. Ноги проваливались все глубже, и Руслан тонул в снегу, нырял глубоко и выбирался по другую его сторону: по другую сторону земной коры, где все было черным и вокруг стояли, будто деревья, неподвижные мертвецы.

Стоп, сказал он себе. Я в безопасности. Мне тепло. Есть свет. Есть еда и вода. Мне надо продержаться здесь не десять лет и не двадцать, а всего лишь полгода. Эти вещи очень прочные. Прочный подоконник, сизый, с вкраплениями белых точек, из камня, похожего на мрамор. Прочный шкаф из фанеры и стекла. Прочная железная дверь. Я живой и никаким мертвецам не дамся.

Он опустил голову на жесткую диванную подушку и впервые за много часов задремал без сновидений.

Но тут зазвонил телефон. Старый черный аппарат на столе коменданта звонил глубоким контральто, и стол весь трясся и вибрировал от этого звона. Руслан схватил трубку:

— Алло?!

В трубке молчали. Не было слышно дыхания. В отдалении работал, кажется, большой мотор.

— Алло, это кто? — Руслан снова начал дрожать. — Здесь санаторий «Перевал», я остался… Меня оставили…

На том конце провода не издали ни звука. Может быть, звонок тоже был сном? У Руслана замкнуло в мозгах — или замыкание случилось в проводках старого аппарата, и теперь он бредит вслух, звонит контральтовым низким звоном?

Что-то щелкнуло в трубке, и послушались короткие гудки. Настоящие гудки, отбой телефонной станции.

Руслан нащупал бутылку, свой трофей, отвинтил крышку и отхлебнул несколько раз. Обжег гортань и закашлялся, но через несколько минут согрелся и отключился до утра — без снов.

Утром он долго экспериментировал с телефоном: гудок появлялся, если нажать на рычаг и отпустить. Попытки набрать больше трех цифр подряд — любых цифр — заканчивались неудачей, короткими гудками. Зато когда он набирал внутренние номера, ответом всегда были длинные гудки. Шел вызов. Стало быть, внутренняя сеть работает, и вариантов два: либо телефонный аппарат замкнуло, либо кто-то позвонил в кабинет коменданта, находясь на складе, например, или в генераторной. Или в изоляторе. Или где еще есть телефоны.

Снаружи поднялось солнце. Руслан всячески оттягивал момент, когда надо будет выйти из укрытия. В конце концов выгнали его не голод и не жажда, а брезгливость: он, как воспитанная собака, не мог себя заставить сесть по нужде в углу.

Он вышел и сразу же попятился обратно.

Вчера он предусмотрительно рассыпал муку на полу в коридоре, перед дверью своего убежища. Теперь на сером мучном покрывале виднелись отпечатки огромных ступней: кто-то подходил к двери вплотную, некоторое время стоял там, переминаясь с ноги на ногу, а потом ушел.

Его настроение менялось, будто следуя движениям невидимого маятника. После паники, от которой было горько во рту, наступил приступ отчаяния. Выплакав все слезы, Руслан проспал несколько часов и проснулся злой, суровый, полный решимости.

В комнате воняло: накануне Руслан все-таки не дошел до туалета и устроил отхожее место в нише между шкафами. Взобравшись на подоконник, он открыл форточку. Снаружи, в ранних сумерках, шел крупный снег. Горели два внешних фонаря — горели вот так целый день, зря потребляя энергию. Впредь нельзя такого допускать, решил он про себя. Я собираюсь тут жить в тепле и свете, пользоваться всеми благами, я живой, я имею право.