Наталия Ипатова - Рваная грелка-2

— Эт-то еще зачем? — испуганно спросил господин Президент и, зачем-то оглянувшись, быстро перекрестился.

— Затем. Пусть придет Спаситель и воздаст нам всем по грехам нашим. Всем. Всей планете. Сами мы все равно не разберемся. Воздаст, а потом…простит. И наступит золотой век.

— Думаешь наступит?

— Уверен. Если не Христос, то кто?

— Во, бля… Но если подумать… Миша…. Миша, пиши! Я приказываю! К такой-то матери все это! Надоело! Пиши Миша, пиши, родной мой! Пусть придет! Пусть воздаст! Так нам всем, гадам, и надо! А мы покаемся… Ты… ты только напиши, что Он простит. Так и напиши: «Из хорошо информир-рованных источников нам стало известно, что Господь наш Иисус Христос…»

По щекам Президента катились крупные скупые мужские слезы.

— Компьютер мне! — воскликнул, чувствуя прилив небывалого вдохновения Михаил, и, шатаясь, поднялся из-за стола. — Немедленно!

Темнота. Шум ветра за окном. Тысячи безумных, суетящихся снежинок. Фиолетовый блеск, яркий и чертовски привлекательный. Такой снег идет только здесь, на Амиле Ангеле. На Земле снег давно уже другой…

Где-то за этой волшебной пеленой сияют огни домов, невысоких, похожих на рыцарские замки из старых фильмов, но гораздо меньше и прочнее. Их костяк — сталь и железобетон, их жилы — электроника и плазма. Но все равно они — безнадежно устарели. Наглядное следствие недостаточного финансирования.

Эти здания построили первые колонисты, полсотни лет назад.

Горстка дешевых романтиков.

Ветер за окном тяжело вздыхает. Вряд ли когда нибудь здесь появятся тысячеэтажные муравейники. Сколько миллионов световых лет между Солнцем и Бетой Орла? Может быть это и к лучшему.

Никто не знает.

Тонкий силуэт девушки медленно удаляется от окна в печальный полумрак комнаты. Растворяется в нем. Исчезает. А снег все продолжает сыпаться с небес, яркой цветной мишурой, звездным дождем. Сказкой, в которой хочется умереть с широко распахнутыми глазами.

Ветер воет, и превращается в метель, где-то там, на окраине города. Бушует в обманчивой пустоте, среди камней, засохших деревьев и невысоких скал.

Где-то там стоит человек. Он смотрит в небо и ловит снежинки ртом. Он устал от монотонного скрипа сугробов под ногами. Относительная тишина временное, но единственное благо, и он наслаждается ей. Снег тает на его непокрытой голове, падает на плечи. Фиолетовые отблески скользят по его влажным, внимательным глазам, в глубине которых — вечность.

Доктор психологии Кэролайн Кац оторвала взгляд от окна. Улицы города были завалены снегом, который уже успел потерять колдовскую привлекательность прошедшей ночи. Теперь он подтаял, и был грязным, истоптанным. Люди спешили на работу. Она посмотрела на стопку психологических тестов, формуляров и справок, лежащих на столе. Затем подцепила ногтем антигравитационную ручку, и стала беспорядочно перемещать ее по листу белой бумаги, постепенно создавая замысловатый узор. Этакую гипертрофированную снежинку.

Утро. Тишина и одиночество. Позже придут люди, и станут давить из себя по капле дурацкие признания, жаловаться, притворяться, смущенно кусать губы, заполнять глупые тесты и уходить с чувством выполненного долга. Наверняка появится Копченый Джек — работник вилиумоплавильного цеха, давно и безнадежно подозревающий собственную жену в связи с пришельцами, которых никто никогда не видел. За ним, несомненно, явится его жена. Будет извиняться за чокнутого благоверного, и упрашивать Кэролайн не упекать его в психушку. Может быть сегодня придет старик Бейзил, больной клаустрофобией. Когда полгода назад его отряд сняли с наземной линии по упаковке пищеблоков, и почти насильно попытались перебросить под землю, она выбила старику отводную. Он милый, и частенько заходит потрепаться за чашечкой кофе. Говорят, что он русский. Василий Антонович — вот его настоящее имя, но теперь никто не обращает внимания на подобные мелочи.

— Кэрpи? — дверь кабинета приоткрылась, затем раздался стук. Это Даг Меллин, чересчур подвижный и вечно небритый. Он всегда сначала делает какую-нибудь глупость, а уже потом думает, как ее исправить. Для Кэролайн всегда было загадкой, как с таким восхитительным состоянием собственной несобранности можно еще кого-то лечить. Даг терапевт, его кабинет располагается чуть дальше по коридору.