Рэй Брэдбери - ...И духов зла явилась рать

Огромные глаза как лунные камни сверкнули на Чарльза Хэлоуэя.

Мальчик отпрянул назад, но он успел схватить его за рубашку, и вместо того, чтобы просто закатать рукав, сорвал всю ее целиком.

— Да, Джед, — почти спокойно заключил Чарльз Хэлоуэй. — Все в точности, как я и думал.

— Вы, вы, вы, вы!..

— Да, Джед, я — это я. Но главное — ты. Посмотри-ка на себя.

И оглядел его.

А там по тыльной стороне мальчишеской руки, по пальцам и вдоль запястья ползли синие змеи с ядовито-голубыми злобными глазами, синие скорпионы метались рядом с голубыми акулами, вечно голодными, разевающими пасти, чтобы сожрать всех уродов, выколотых так тесно, что щека одного прижималась к щеке другого, кожа к коже, тело к телу. Уроды теснились по груди сверху донизу, толпились на мальчишеском торсе, прятались в складках кожи на этом маленьком-маленьком, слишком маленьком, продрогшем и дрожащем от страха теле.

— Что и говорить, Джед, тонкая работа, это просто искусство.

— Вы! — мальчик ударил его по лицу.

— Да, это все еще я, — Чарльз Хэлоуэй спокойно принял удар и стиснул мальчишку.

— Нет!

— О да, — сказал Чарльз Хэлоуэй, сжимая его правой рукой, тогда как изуродованная левая беспомощно свисала плетью. — Да, Джед, попробуй-ка теперь, вывернись, попробуй убеги. Да, ты здорово придумал. Заманить сначала меня, расправиться со мной, а потом вернуться за Уиллом. А если нагрянет полиция, что же, ты всего лишь десятилетний мальчик, а карнавал, конечно, он не твой, как можно! Стой смирно, Джед. Что ты дергаешься? Полиция не успеет и глазом моргнуть, а владельца карнавала и след простыл, разве не так, Джед? Замечательно придумано.

— Вы не должны меня обижать! — завопил мальчишка.

— Забавно, — ответил Чарльз Хэлоуэй. — А мне кажется, что должен.

Он почти нежно все крепче и крепче прижимал к себе мальчика.

— Убийца! — истошно завопил мальчишка. — Убийца.

— Я не собираюсь убивать тебя, Джед, или мистер Дак, или как тебя еще. Ты сам себя убьешь, потому что ты не можешь быть рядом с такими людьми как я, уж если не так близко, то по крайней мере так долго.

— Злой! — застонал мальчишка, изгибаясь и корчась. — Вы злой!

— Злой? — отец Уилла засмеялся, и от его смеха мальчишка покрылся пятнами, словно от осиных укусов, и он задрожал еще сильней. — Злой? — Мужские руки крепко держали маленькое тело, словно липкая бумага муху. — Странно слышать это от тебя, Джед. Хотя, возможно, тебе так и кажется. Злому добро кажется злом. Я буду делать тебе только добро, Джед, я буду просто держать тебя, и наблюдать, как ты сам себя отравляешь. Я буду делать тебе добро, Джед, мистер Дак, мистер Владелец Карнавала, мальчик, пока ты не расскажешь, что случилось с Джимом. Разбуди его. Освободи его. Верни его к жизни.

— Не могу… не могу… — голос мальчика слабел, пропадал, словно он падал в колодец, — … не могу…

— Значит, ты не хочешь?

— …не могу…

— Прекрасно, малыш, отлично, тогда вот тебе, вот, и еще, и еще…

Могло показаться, что отец и сын пылко обнимаются, встретившись после долгой разлуки; толпа рисунков, покрывавших тело мальчика, дрогнула, начала рассеиваться, рисунки таяли на глазах. Глаза мальчишки с ужасом смотрели на рот державшего его человека. Он увидел ту странную, можно сказать, даже приятную улыбку, которой он однажды уже улыбался Ведьме.

Чарльз Хэлоуэй еще крепче обнял мальчика и подумал, что Зло обладает только той силой, которую даем ему мы. Я не даю тебе ничего. Я беру. Умри. Умри. Умри.

Огоньки в испуганных глазах мальчика погасли как догоревшие спички.

Мальчишка и уже едва заметная толпа избитых и раздавленных чудовищ повалились на землю.

Казалось, должен был раздаться рев и грохот, как если б обрушилась гора.

Но послышался только легкий шорох, словно бумажный японский фонарик упал в пыль.

Чарльз Хэлоуэй долго стоял, глядя на тело, и глубоко, натужно дышал. В проходах между балаганами возникали и таяли причудливые тени уродов и людей; все они, отягощенные своими грехами, в страхе и растерянности, жалобно стонали, прислонившись к столбам шатров. Где-то там вышел на свет Скелет. В другом месте Карлик, который почти уже знал, кем он был раньше, выполз как краб из темной пещеры на свет и щурился, глядя на Уилла, склонившегося над Джимом, присматривался к отцу Уилла, в изнеможении согнувшемуся над неподвижным телом мальчика, а карусель тем временем двигалась все медленнее, медленнее и, наконец, остановилась, покачиваясь как паром на волнах развеваемой ветром травы.