Максим Дубровин - Смерть птицы

На третий день Кольцов сам свозил его в полевой госпиталь. Главный хирург, подполковник Гульба долго рассматривал черную дырку, тянул носом, отщипывал кусочки и изучал их под микроскопом. Он приставлял к мертвому телу стетоскоп, стучал по холодным коленям мозолистой костяшкой пальца, светил в глаза, дважды измерял температуру разными термометрами. Птица с волнением наблюдал за действиями врача, ему опять было страшно за свое будущее, он опасался, что ему запретят военную работу. Наконец хирург вытер руки, аккуратно убрал микроскоп, сжег в лотке отщипнутые фрагменты, достал из железного шкафа градуированный флакон, налил полный стакан, залпом выпил и разрешил воевать.

Птица счастливый вышел, а Кольцов задержался. Видя, что комиссар не уходит, подполковник налил полстакана и ему.

— Он ведь мертвый? — прямо спросил Кольцов.

Военный хирург Гульба был мудрым человеком, поэтому ответил осторожно, стараясь хотя бы в букве не противоречить основным постулатам ленинизма:

— Он находится в термодинамическом равновесии со средой. Он не разлагается, и химические процессы в нем не происходят.

Комиссар правильно понял подполковника.

— Что же с ним делать?

Но Гульба ничего не ответил, в это время привезли сгоревшего в фашистском огне танкиста и стало не до разговоров.

Вернувшись в батальон, комиссар внес в имя Птицы в список погибших. А потом вписал его еще в один список. А на следующий день отвез оба списка в штаб дивизии и долго-долго доказывал что-то дивизионному комиссару.

Похоронное письмо мама Птицы так и не получила.

— За проявленный героизм, санинструктор второй роты сержант Кац Федор Семенович, награждается медалью «За боевые заслуги». Поздравляю!

— Служу Советскому Союзу!

— Наводчик ручного пулемета третьей стрелковой роты, рядовой Птица Алексей!

— Я! — Птица сделал два шага и замер.

— За проявленную беспримерную храбрость в бою за населенный пункт Буденовка, рядовой Птица награждается медалью «За отвагу». Посмертно. Поздравляю!

— Служу Советскому Союзу!

Если бы Птица мог дышать, он бы задохнулся от восторга. Он стоял перед строем товарищей и испытывал чувство гордости за свою страну, которая рождает таких славных героев. Размышляя о себе в героическом смысле, он в тоже время думал не о своем подвиге, а о бесповоротной готовности к подвигу советского солдата вообще; он видел эту готовность в обстоятельном Платонове, пылком Кольцове, хмуром Гульбе, и в тот момент, когда матовое зимнее солнце полировало тонкими лучами его новенькую медаль, Птица понял окончательно и точно, что фашистам не победить, и с какой бы яростью, каким неистовством ни терзали они Страну Героев, победа останется нашей. И поняв это, Птица закричал:

— Ура!!!

И крик подхватила рота, подхватил батальон, подхватил полк, подхватила дивизия, подхватил фронт, подхватила страна. И услышало небо.

Месяц за месяцем воевал одухотворенный боец Птица.

Служба мертвого ничем не отличалась от службы живых. Птица ходил в долгие ночные караулы и быстротечные отчаянные атаки, рыл окопы для живых и могилы для мертвых, стрелял по фашистам, прятался от штурмовиков под маскировочной сетью, травил байки у вечернего костра.

Он проявил смекалку и приспособился курить, не вдыхая дым глубоко, а пережевывая его во рту, и пить, не глотая водку, а удерживая ее под языком маленькими порциями, покуда она не впитывалась куда-то в его мертвом организме. От пищи Птица отказался и голода больше не испытывал, чему многие завидовали. Он больше не спал, потому что заснувшему смертельным сном, поддельный сон живых не нужен.

А по утрам на лицо Птицы выпадала роса.

Многие в батальоне и раньше слышали о мертвом бойце, а после награждения узнали и все. Пытливые домогались правды: откуда в обычном человеке взялись силы жить после смерти? Птица не мог объяснить, но желающим разрешал смотреть дырку.

Однажды вечером к костерку, у которого грелся Платонов и сидел для компании Птица, подсел бывший политический штрафник, кандидат философии Гольдштейн и попросил показать смертельную рану. Птица расстегнул гимнастерку, стал ближе к огню. Через дырку Гольдштейн увидел языки пламени, стреляющие искрами в небо, кусок палатки и лес вдалеке.

— Надежно убили, — сказал он со знанием дела.

— Уж да, — ответил Птица, застегиваясь.

— Что же в тебе такого особенного, что остался небо коптить?