Сергей Заяицкий - Рука бога Му-га-ша

Последняя фраза относилась к господину Лазару.

Услыхав этот окрик, он съежился и стал как-то еще меньше и плюгавее.

— Милочка, — прошептал он, — медальон найдется.

— А я тебе говорю, что он украден. Понимаешь… Или тебе надо продуть твои ослиные уши? Бревно! Дурак! Меня грабят на его глазах, а ему и горя мало. Не хочешь итти к директору, не надо… Я пойду.

Жак понял, что его дело безнадежно.

Голубое небо, сиявшее за окном, показалось ему серым и мрачным. Быть выгнанным по подозрению в краже!.. Большего несчастья не может себе вообразить ни один мальчик, служащий в гостинице.

Он пролепетал что-то о своей честности, о том, как его прогонят. Но честность, по мнению госпожи Лазар, была свойством лишь людей с хорошим годовым доходом. Вообще же ей не было до Жака никакого дела. У нее украли медальон. Вот что важно и ужасно.

Когда разъяренная дама показалась в конторе, директор почтительно поднялся ей навстречу и, даже не разобрав, в чем дело, принялся орать на Жака.

— Вор! Тебя сейчас поведут в тюрьму. Негодяй! Украсть медальон у такой почтенной дамы. Отдай сейчас же!

— У меня нет медальона.

— А, ты еще врать!.. Ты сгниешь в тюрьме. Говори, несчастный!

Затем, обращаясь, к госпоже Лазар, директор прибавил:

— Сударыня, потрудитесь подняться к себе и успокоиться. Все меры будут приняты…

Когда госпожа Лазар, пошумев еще немного, удалилась, директор довольно хладнокровно спросил Жака.

— Ты не крал медальона?

— Нет.

Главный швейцар в это время просунул в контору свою физиономию:

— Он врет, господин директор, — сказал он. — Кроме того, он постоянно грубит… Я готов поклясться, что он уже сплавил медальон кому-нибудь в порту. И к тому же я слышал от многих постояльцев, что у нас потакают прислуге.

— Ну ладно, — сказал директор. Убирайся к чорту. Я обязан удовлетворять своих клиентов. Да и во всяком случае это хорошая острастка для других. Так и быть, я не дам знать в полицию, потому что знаю, что ты не вор. Но сыпься немедленно и без задержек. Переодевайся и марш! Я скажу, что ты удрал.

— Господин директор!..

— Ты слышал, что я тебе сказал? Или ты хочешь, чтоб я сдал тебя с рук на руки жандармам? И без этого будет еще немало возни.

Главный швейцар с наслаждением выдал Жаку его заплатанный наряд и широкополую соломенную шляпу.

Вся прислуга смотрела на Жака со страхом и с состраданием, как смотрят на утопленника или на раздавленного поездом.

— Я говорил господину директору, что это вор, — произнес швейцар наставительно.

Часа через два, когда Жак был уже далеко, госпожа Лазар вошла снова в контору.

— Я извиняюсь, — произнесла она, отирая пот со лба, — медальон нашелся.

Директора не было, но в конторе сидел главный швейцар.

— Ага, — произнес он, — я очень рад. Поздравляю вас, мадам.

— Так что полиция пускай прекратит поиски.

— Я сейчас же извещу префекта.

— А этот франк дайте мальчику.

— С удовольствием, сударыня, — произнес тот и положил франк в карман.

Господин Лазар в этот день не вышел к общему обеду.

Он прикладывал к разным частям своего тела свинцовые примочки. Медальон был найден у него в ночной туфле. Госпожа Лазар совсем не давала ему денег на расходы, а господин Лазар уже давно приглядывался к одному портовому ресторанчику, где у столиков прислуживали провансальские красавицы. В Марселе много ювелиров. Медальон можно было легко продать. Разве он знал, что госпоже Лазар придет в голову совать свой нос в ночные туфли?

Ровно на пять тысяч франков наставила ему супруга синяков. Не обсчиталась ни на один сантим.

А Жак в это время медленно брел по пыльным марсельским улицам.

В тот же день в семь часов вечера на одной из узких улиц рабочего квартала Марселя собралась толпа народа. Привлечена она была дикими криками, доносившимися со двора грязного высокого дома, мрачные стены которого облупились и были покрыты живописными узорами плесени. В окнах показались головы любопытных. Из полуподвальных кабачков повылезли их завсегдатаи — разные подозрительные личности, привыкшие обделывать свои делишки за бутылкой скверного вина и с револьвером в кармане. Они тоже с любопытством уставились на ворота грязного дома. Ребятишки, босые ноги которых были одного цвета с пыльной мостовой, мчались со всех сторон, громко улюлюкая.