Федор Чернин - Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное

— И что тогда происходит? — спросил Вячик, понимая, что дело вместо того, чтобы хоть как-то разъясниться, вновь безнадежно запутывается…

— Тогда может вообще все измениться: моды, вкусы, привычки, даже внутренние мыслительные процессы, происходит как бы смещение в чуть-чуть другое пространство, когда немного получше, когда похуже. Иногда требуется совсем немного, чтобы какая-то защелочка расцепилась, и привет. Эти залы, например, раньше входили в состав основных, потом куда-то потерялись, а теперь опять вынырнули совсем в другом месте. Вот и шкаф неизвестно откуда взялся.

— Что-то такое мне уже говорил Сарафанов…

— Он у нас главный по этому делу. Чего же ты, если он тебе уже все объяснил?

— Да он-то объяснял, но я чего-то не совсем разобрался… Скажи, а где это все располагается, хотя бы приблизительно? — осторожно спросил Вячик.

— Как где? Он тебе что, самое главное не сказал? Мы находимся в Зазеркалье. Только не надо падать со стула, — подколола его, впрочем незло, Гульнара.

— Не буду. — Вячик залпом проглотил джин-тоник и тут же накатил еще порцию.

— Плесни-ка и мне немного.

Вячик на всякий случай пересел на пол, расположился на ковре. Потом смешал для Гульнары джин с тоником в высоком серебряном кубке, возможно, из него в свое время выпивали крестоносцы (или очередная бутафория?). Гульнара отпила глоток и поставила кубок рядом с собой на ковер. Потом качнулась в кресле, переступила ногами на модных платформах.

— Так на чем мы остановились?

— Ты говорила про Зазеркалье, — напомнил Вячик, — только не сказала, как это понимать.

— Как тебе объяснить… Одним словом, я лично предпочитаю называть это Зазеркальем. Знаешь, как в сказке.

— У вас тут, может быть, и король с королевой есть?

— Нет, у нас вся власть принадлежит народу. Демократия. Только, как бы это сказать, немного перевернутая.

— Как она может быть перевернутой? Тогда это не демократия вовсе, а диктатура…

— А она у нас так и называется — диктатура демократии. Так что люди довольны.

— А людей здесь, вообще, много?

— Иногда мне кажется, что очень мало, как сейчас. А иногда, что слишком много…

— Как это?

— А так, что круг людей, с которыми приходится общаться, большой, но в нем очень мало тех, с кем действительно хотелось бы быть… Понимаешь?..

«Еще бы, — подумал Вячик, — из ухажеров тут небось один Сарафанов и есть, вот она и разводит клей. Общаться ей не с кем!» Но вслух, разумеется, ничего не сказал.

— А ты сама откуда?

— Какая разница? Предположим, — с Москвы.

— Предположим. А здесь давно?

— Давно. Вообще, мы попали сюда всей семьей, с бабушкой, чемоданами и собачкой. Мы вообще-то в Америку ехали, ту, что на картинках, но что-то случилось в дороге, завихрилась какая-то модуляция (это мне потом уже Сарафанов объяснил), и мы оказались здесь. А той Америки, что на картинках, оказывается, вообще в реальности нет, в нашей, во всяком случае, точно, она существует только в глянцевых журналах и туристских проспектах…

— Может, вы просто по ошибке попали не в то измерение?

— Может быть. — Гульнара задумалась, прежде чем ответить. — Может, это случилось, когда мы летели из Рима в Нью-Йорк, или еще раньше потерялись по дороге. Потом я тут в школе училась, в колледж пошла, на работу устроилась. Это я уже потом поняла, что Америки на самом деле нет, есть только мечта о ней, и когда она реализуется, то перестает существовать.

— Знаешь, одна моя знакомая недавно вернулась из Италии в большом потрясении. Она никогда нигде не была, потому что из своей Махачкалы прилетела прямо в Нью-Йорк. Она была поражена тем, что есть, оказывается, другая заграница, именно такая, как на картинках, а она-то уже начинала серьезно сомневаться и думать, что Заграница, о которой мечталось, — это и есть наши зассанные Бруклин и Бронкс…

— Так она же в отпуск ехала, а не в эмиграцию…

— Это точно. Возможно, что, реши она там остаться, для нее и Венеция стала бы дырой…

— Конечно. У нас как раз и была другая Италия — комнатка в коммуналке, прямо как в Харь… то есть в Москве. И рынок Американо. У некоторых, правда, было море в Ладисполи, Остии и Санта-Маринелле, но мы с родителями жили в Риме. Родители все время ссорились, бабушка болела, на улицу меня одну не выпускали. Мы даже на экскурсию никуда не съездили, зачем-то все деньги экономили, консервы жрали, папка курил вонючие советские папироски, так что на него оборачивались прохожие.

— Может, тебе так кажется потому, что ты по-настоящему никогда нигде не была? Ведь есть, например, Калифорния, это как раз та самая Америка, что на картинках. Я знаю, я там бывал. Снаружи, во всяком случае, там гораздо больше того, о чем мы мечтали, как раньше представляли себе эту самую кайфовую жизнь — улыбки людей, загорелые девушки, золотые пляжи, морские пейзажи…