Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

— Не понимаю, почему нельзя было верхами ехать? — вопросил Дан.

По лесной дороге шириной в две ладони шли гуськом: впереди Хорри, как частично натурализованный и знающий путь, за ним Дан (оба в защитного цвета комбинезонах, башмаках и с заплечными торбами), далее Танеида в довольно изящной холстинковой хламиде, щедро обрызганной диметилфталатом. Замыкал группу побратим Нойи в самом новом из своих бэ-ушных комплектов обмундирования, начищенных сапогах, с сумкой через плечо, откуда торчала горловина термоса, и с тросточкой, которой он непрестанно шевелил траву в поисках то ли сморчков, то ли змей. Все были в накомарниках с широкими полями и откинутыми назад сетками.

— Первое — не едят они здешней травы, от нее у них с животом делается худо. Второе — если ты на коне в деревню въехал, значит, барин, — объяснил Хорри.

— И в конце концов, за десять километров не треснете и не рассыплетесь, ветераны, — добавила Танеида. Хорри, давно ее не видевший, невольно оглянулся. За зиму она приобрела мягкость, плавность движений, лицо округлилось и чуть побледнело, блеск глаз как бы ушел внутрь.

— Ну да, десять, — проворчал Нойи. — Это если прямую дорогу знаешь. А то налево ступишь — в болоте пропадешь, направо пойдешь — бурый медведь заест.

— Зато в трех лесных деревнях девушки — не чета вашим горским головешкам и городским вертячкам, — рассмеялся Хорри. — Тонкие, золотоволосые, смотрят на тебя, как царицы.

Из-за девушек и облавной охоты он, выправив себе отставку, и жил здесь по четыре месяца в году, остальное время подрабатывая торговым агентом. Собирался ожениться и совсем было с одной «хваленушкой» сговорился, но пока старики не допускали, присматривались.

— Верно, — подтвердил Дан. — Только нравы здесь уж больно строгие. Мало вспахать и засеять, надо еще, чтобы пашня уродила. До той же поры лазь к своей богоданной супруге каждую ночь через забор и скребись в окошко, аки тать. А здешние охотницкие собаки тем временем твои штаны на ремье распускают. Чудесные здесь лаечки, не то, что ваши северные чемоданы: ушки торчком, хвост кольцом, зубы что шилья и голосок аж в ушах вязнет.

— Верно, у тебя богатая практика была — в смысле заборов и зубок, — отшил его Хорри.

Дан на какое-то время унялся, но вскоре опять вступил:

— Хорри, ты ведь специалист. Не скажешь, какой здесь социальный строй?

— Матриархально-общинный, — отозвался тот на удивление добродушно. — Земли у домов — с носовой платок: редиску посадить, укропчик там, картошку-скороспелку. Сирени развели — запах даже сюда вроде доносится. А больше ничего и не растет. Летом стрелолист по болотам копают. Ох, вкусен — лучше картофеля. Вообще-то он редкое растение, так здесь его рассаживать выучились. Но главное тут начинается осенью, когда гон кончится и матки детей подрастят. Все три деревни — и Зент-Антран, и Зент-Ирден, и Селета — в цепях стоят, а на них из лесу загонщики зверя гонят. Мехов добудут, шкуры выделают — и в обмен всё получат, что ни захотят. И ружей здесь — по два на каждую душу населения, включая грудных младенцев.

— Хватит распинаться, знаешь же, что не люблю я здешней охоты, — внезапно оборвала его Танеида.

«Нервная стала она за последний год, — подумал Хорри. — Дела государственные — это тебе не то, что по Лэну на Бахре разъезжать». В явной этой мысли он сам для себя прятал тайную: его пылко уважаемую ину Та-Эль здесь ставили не ахти как высоко, не то что в Лэне. Мужа нет — для них не беда, а почему детей не завела?

— А вообще всяк идет по земле своим путем, — профилософствовал Нойи, нагибаясь за ранней черникой. — Мне вот тоже прошлым разом в диковину было и что старухи у них во главе рода, ну, конечно, не когда охота или война, и что мыться приходится в этих стоячих котлах, будто вот сейчас черти прибегут под тобою огонь разводить, а омываться зимой в сугробе, летом — в родниках. И что вроде не безбожники, как я, а попов и в помине нет.

— Ребятишки, подходим. Даю вводную, — вмешалась Танеида. — Поскольку, по предварительным заключениям, в Зент-Антране коммуна, матриархат и геронтократия вместе взятые, прошу соблюдать некоторое приличие в поведении. А именно: за общим столом сахар и конфеты горстями в рот не совать — привозные. Медовуху пить из стаканчиков от фляжек, а не из здешних ковшиков — это тебя, Данчик, особо касается, ты более всех у нас в прошлый визит головой оказался некрепок. Девушек местных не чаровать, мясо им в миску своим кинжалом не крошить. У их женихов свои ножи есть, и преострые. Ты, побратим, на сей счет, по-моему, уже достаточно просвещен?