Татьяна Мудрая - Пантера, сын Пантеры

Библ — земля небольшая и мало примечательная. Как говорится, страна ограниченного благоденствия. Ни ярких цветов, ни грациозных трав, ни стройных древес, ни даже сколько-нибудь значительной архитектуры: кроме Дома, разумеется. Очертания Купола множились в округлых сизоватых холмах, иссеченных полосками серых бетонных дорог и бывших речных русел, и в застиранном, чуть тронутом синькой куполе неба, нависающего надо всем этим. А внутри все было пыльное, тусклое, искореженное, как саксаул; краски осмеливались проявиться только весной — да и то как будто украдкой. Солнце, что стояло над Библом по все дни, и то было какое-то хмурое, не бело-голубое, а желтовато-серное.

И так же, как кладбище — естественное продолжение города, пустыня была естественным следствием Дома Книги.

Страна Библ имела не физические, а скорее метафизические параметры — в качестве грубого и плотного воплощения (или уплощения) неких идей особенного рода. Как в известном романе «Пушкинский дом» центральная часть Библа, тоже Дом, но с прописной буквы, обозначает миф о литературе в самом «зажеванном» виде — как о естественном замещении житейской, социальной, философской и в какой-то мере научной практики. Поскольку великая литература великого народа (А как же иначе, если мы говорим о Библе!) духовна, соборна и питаема истиной, постольку она являет собой некий абсолютный смысл, смысл вообще, свет и святость в принципе, животворную энергию Истины. Книга в Библе — вещь идеальная, закрытая, законченная, авторитет ее безусловен. Читателя не лишают творчества, мы можем отнестись к читаемым книгам сколь угодно творчески, но наше творчество будет оцениваться по отношению к их готовому, состоявшемуся и уже произошедшему смыслу.

Любой Дом — образ мыслящего человека, подобно тому, как древний собор был образом человека молящегося, распростертого плашмя, чья голова есть купол, а шпиль — молитва.

Но поскольку литература в Библе подменяет своей идеальностью поиск истинного человека в себе, ее Дом с пятью входами превращается в глиняного Голема с пятью дырками в стратегических местах, соответствующих дыханию, слуху, еде, выделению и совокуплению; и каждое из таких мест украшено соответствующей этикеткой, именно:

«Книга — источник всяческой премудрости».

«Всем лучшим в себе я обязан Книге».

«Книга — это наше всё!»

«Рукописи не горят».

«А чтобы зло пресечь — собрать все книги и стеречь».

В последнем изречении чувствовалось нечто недосказанное, некая цитата из классика, искаженная временем.

Дом Книги — предел, еже не прейдеши. Абсолют, средоточие и сердце. Хранилище готовых, устоявшихся, законсервированных смыслов: отсюда и живучесть легенд о Горном Хрустале, в котором запечатлена — в который запечатана — Книга Книг.

Купол Дома был виден с одинаковой ясностью со всех концов страны, он довлел над пространством и временем, мыслями и мольбами, людьми и природой. Он нагружал собой подземные этажи, где хранились оригиналы, ложась на мощные дуги перекрытий, на путаницу разноуровневых коридоров. Вместо шпиля его венчала некая воронка, означающая символическое поглощение информации. В самом деле, внутренность Купола представляла собой гигантский компьютерный зал, в отличие от подземелий, очень простой, регулярный и однородный по архитектуре. Своды были рассчитаны на прямое попадание самого страшного из вымерших за последнее столетие вооружений, которое слыло фатально деструктивным и почти абсолютным. (Узкую брешь этого «почти» закрывала отсроченная на долгое время генетическая смерть, заложенная в генах пораженного люда.)