Татьяна Мудрая - Пантера, сын Пантеры

О Боргес, Борджиа — сладчайший отравитель юношеских разумов!

Все другие люди уходили из жизни Эшу. Дон Пауло не ушел — его попросту съели.

Когда, по просьбе коллектива, состоящего, как говорилось, по преимуществу из дам, Боргеса уволили по собственному желанию, приложив к нему уйму почетных и похвальных грамот, персональную пенсию и очень милую казенную квартирку, тот же коллектив радостно выбрал из своей среды нового директора и его заместителя: разумеется, обеих — женского пола.

«Я подумаю об этом завтра утром, — сказал себе Эшу наподобие Скарлетт О'Хара, когда узнал, что его учитель бросил все дары Данаид и скоропостижно уехал из города (да, кажется. И вообще из Библа). — А сейчас я войду в сон, и дай-то мне благополучно переправиться на тот берег. Подушка моя тяжела моими и чужими снами…Благоприятен брод через великую реку…»

В мире Библиотеки постоянно велись дискуссии о том, было ли слово Сирр самоназванием или его придумали древние библиоты. Паронимическая аттракция, сиречь народная этимология, уверенно сближала его с сомнительными словами, обозначающими тайну (сирр) в языке убийц-асасинов, легендарное государство ереси, Сирию, иначе Ассирию, и не менее легендарного вавилонского зверя сирруфа, описанного, в частности, писателем Пелевиным. Тогда как их собственное имя, Библ, напоминало обо всем хорошем: о городе, породившем как письменность современного типа, так и всеобщую грамотность, о книгах и их хранилищах, о святынях национальной религии и прочем. Эти ученые споры были занятием приятным, слов нет, однако настоящей пользы от них не ожидалось.

Как Храм Больших Кошек был оборотной стороной Дома-Библиотеки с его хаосом и переплетением зал, комнат, тупиков, коридоров и туннелей, как книга с ее концепцией открытости и жаждой прочтения и углубления смыслов изначально противостоит библиотеке с ее стремлением собрать, сохранить, прибрать и оградить, так и Сирр, чем бы он ни был, связывался с Библом священным законом Орла и Решки.

Можно сказать и так: в Библе холили и лелеяли внешнюю, «переплетную» сторону текста, в Сирре — внутреннюю: невидимый скелет, особенное построение, костяк, заставляющий автора одевать его, подобно историческому антропологу, в единственно пригодную словесную плоть.

Употребление обоих ключевых понятий зараз (чаши колышущихся весов, канат, который перетягивают две равносильные команды) вытаскивало из ученой головы любого образованного библеца ряд антитез:

Шамбала и Агартхи,

Египет и Халдея,

Логос и Хаос,

разум и интуиция,

мораль и инстинкт,

ученость и варварство,

связь и разделение,

Symbolus и Diabolus.

Два полярных и поляризующихся названия казались Эшу названиями двух мифических племен, наподобие тех колен Израилевых — от начетчика Иуды и поэта Вениамина — которые остались и расплодились на земле, когда прочие колена растворились в безгласной пустыне. Или походили они на Ицхака и Измаила, сводных братьев, попеременно изгнанников и родоначальников, домоседов и странников, что от веку спорят о первородстве.

Связь между Библом и Сирром была нерасторжима до отчаяния. Библ был щепкой в глазу Сирра, Сирр — бельмом на глазу Библа (или наоборот, как пожелаете). Библ — пятно на солнце, Сирр — тень на Луне.

Истинное имя Сирра для каждого коренного библийца было — Страх. Страх каждую весну стоял над пограничными селениями зеленым туманом возрожденных рощ, обступал границы бурным цветением крокусов, тюльпанов и маков. Сизый туман, тонкий лиловатый пар над лощинами, теплая морось на полях, снег на горных пиках, что сторожат или скрывают границу, пышные бороды лишайников и подушки мхов в подземельях — все это был Сирр. Он дерзко прорывался через тусклое небо золотом и синью миража, обводил утренние холмы рыжим сиянием пожара, вечерние — пурпуром жреческой мантии. Нависал сверху, теснил со всех сторон. Воздух и то по временам пахнул Сирром. Сирр владел пространством и временем, сменой времен года, мыслями и снами — всем тем, что нельзя ощупать руками, измерить метром и раскроить ножницами.

Небо Библа — и то, бывало, казалось гигантским камуфляжем.

Но это все была лирика и ненаучная фантастика.

По непроверенным, однако достоверным данным, любые подземные ходы, туннели сабвея, даже водопровод и канализация, не говоря уж о простецких переходах через улицу, где прятались от полиции скромные туземные торговцы, — все они были вотчиной Сирра. А ведь от библской чугунной жары только и спасения было — забраться куда поглубже, фешенебельные здания и те соединялись под землей широкими проходами, облицованными мрамором. Хочешь не хочешь, а рискуй по семь раз на дню. Страх и ужас становились прямой атмосферой существования, обступали со всех фронтов. При таком положении вещей спастись от них можно было единственным образом: притупить до фатализма. А в жизни с постоянной оглядкой на неизбежное зло, надо сказать, есть и некая уютность, как от сквозняка вблизи камина, заставляющего тесней прижиматься к истоку уюта и домашности.