Анастасия Чеховская: Странности

— Так сколько мне, говоришь, осталось?

— Я же сказал, месяца три, не больше.

— Память, зрение, слух?

— Все потеряешь…

И они расстались.

В тот вечер он пришел на круг, как обычно. И прежде, чем начать заунывную ночную песню, долго молчал, глядя на белый диск луны. Чувствовал, как паук, что оплел паутиной его мозг, перебирает лапками, а в тесном логове, ограниченном круглыми сводами Антипова черепа, возятся маленькие сердитые паучки. Антип сидел недвижно, боясь, что потеряет сознание в самом начале песни, и не хотел этого. Собаки ждали — хозяин молчал. Седой вожак все понял, и начал песню первым. Антип сидел рядом с ним, слушал, как летит к луне голос ночных существ — не собачьей, не волчьей, новой, почти человеческой породы. Смотрел, как горят в лунном свете круглые желтые глаза животных, которые знали вкус соленого человеческого греха, отравленной крови и унылой быдлянской жизни, перетиравшей самых слабых в никчемный человеческий мусор. А он, Антип, был гораздо хуже, чем мусор. Он был чужой, отверженный с рождения своим родом. Обладавший чем-то таким, что нельзя было показать ни одному двуногому. Люди это чувствовали, отодвигали почти бессознательно Антипа со своего пути. Не зря, ох не зря, он был запечатан странной и страшной печатью, которая убила его, как только он потянулся к своим!

— К чему тогда было рождаться? — подумал Антип.

И немота, сковавшая его душу, прорвалась вдруг в диком и страшном вое — таком страшном, что слезы сами брызнули из глаз. Он выл зверино, нечеловечье, выводя надрывные ноты, выскребая ногтями из-под снега горсти мокрой мартовской земли. И желтоглазый народ вторил ему согласным хором.

К Антипу подкатился щенок Седого. Облизал лицо, оглядел обожающе и уткнулся по детской привычке в ухо холодным мокрым носом.

— Вот и ответ, — подумал Антип. — Вот и ответ.

Он сидел рядом со щенком, склонив лысую, мерзнущую на мартовском ветру голову к теплому собачьему боку. Пес дышал пыльным меховым теплом, жизнью и веселой сытостью, которая для любого вида всегда была показателем удачливости и силы.

Антип любил этого щенка. Собачонок был умным даже по меркам императорской гвардии. И первым понял, чего хотел хозяин, когда предлагал перебраться на постоянное жительство в новое место. Антип давно рассылал разведчиков, которые выискивали забытые человеком места, где его народ мог вольно жить, не опасаясь мучительной смерти от яда, капкана или другой жестокой человеческой игрушки.

Жить в городе было опасно, хотя желтоглазые давно научились ладить с собачниками, отправляя на живодерню самых слабых, больных или глупых кареглазых собак. Безропотные жертвы шли на казнь, чтобы в живых могли остаться сильные, умные и боеспособные. Антип радовался тому, что собаки умнее его студентов, и им не надо объяснять про селекцию и принципы выживания вида.

На следующий день он снял со счета денег и заказал пятьсот плетеных корзинок — по количеству желтоглазых новорожденных кутят, которые родились или могли родиться в ближайшее время. Много, конечно, но на всякий случай. Съездил в заброшенную деревню, убедился, что единственную дорогу занесло снегом, а вокруг простирается дикий нехоженый лес. Купил десять свиных туш, скинул в приготовленные собаками ямы. На первое время хватит.

Теперь рядом с ним неотлучно дежурили два телохранителя. Антип опасался свалиться где-нибудь на улице. Желтоглазым убийцам пришлось купить ошейники и поводки, все трое обменивались веселыми понимающими взглядами.

— Ничего, это ненадолго, — успокаивал Антип.

В пятницу он заехал в морг привести документы в порядок. Влажно, сыро, пахнет смертью. Зарешеченное окошко у его стола запотело от кипящего на подоконнике электрочайника, на соседнем столе стучат чашками, хрустят фольгой шоколадки. За стенкой лежат в морозильнике трупы, им все равно, март на улице или август. А живым холодно, живые пьют чай и привычно поджимают ноги, когда проходит под столом швабра Агафьи Кузьминичны.

— Ну, — Антип постарался смотреть на старушку весело. — Какие в городе слухи ходят? Ангел с ведерком не улетел? Столько мусора собрал, пора и выбрасывать.

— Не ангел это, — сурово ответила Агафья Кузьминична, которая не жаловала его после той истории с практиканткой. Девица немножко двинулась умом от ночных приключений. Сама виновата: говорил ей, что живых больше бояться надо. Хорошо еще, собаки ее не тронули.

— А кто, Агафья Кузьминична? Раз не ангел, то уж не черт ли? — спросил, а сам замер. Ведь про него сейчас скажет.