Александр Карпенко - Гребцы галеры

Но до чего ж стало здесь тесно! Нечем дышать. Тяжек воздух вертящегося мира. Хочу домой! Как мне быть?

— Все зависит от тебя, — раздалось над ухом негромко, — от того, насколько в действительности тебе необходимо вернуться.

— Жизненно! — воскликнул я и только потом сообразил, что кто-то прочел мои мысли. Кто?

Ну, конечно. Она это проделывает не впервые. Та, Которой Принадлежит Ночь, присела передо мной, совершенно как домашняя кошка, собрав все лапы в пучок на крошечной площади придорожного камня, выглядывающего из белой пены мелких пушистых цветов. Великолепная шерсть переливается серебряными волнами. Мудрые очи обратили синюю бездонную вечность в глубь меня.

— Здравствуй, моя замечательная. Какими судьбами? Ведь сейчас день! Разве ты можешь являться при свете солнца?

— Не явилась, Са-ша. Просто пришла, прибежала, как все, ногами. Это правда, я теряю почти всю силу в таком положении — ее мне дарует ночное светило. Но я сочла своим долгом показаться тебе, человек с именем прибоя.

— Долгом?

— Долгом, обязанностью — как нравится. Я хочу предостеречь тебя.

— От чего, Лина?

— От тебя самого. Видишь ли, самые сильные желания имеют свойство исполняться. Не любые, а, как ты выразился, «жизненно необходимые». Те, что полностью овладевают человеком. Бойся, как бы не исполнилось твое.

— Бойся? Чего же мне бояться? Я только о том и мечтаю!

— И зря. Мне кажется, человек, достаточно знакомый с капризами той своенравной дамы, что зовется Судьбой, должен знать: все имеет свою цену.

— Я готов платить.

— Разве уже объявлено, чем платить придется? А если цена окажется непомерной? Сможешь ли жить, когда расплатишься? И если да, то кем ты станешь, заплатив?

— О чем ты?

— Дай Всемогущий, чтобы этот вопрос навсегда остался без ответа. Я и так сказала больше, чем следовало. Просто ты мне дорог. — И, отвернувшись, не прощаясь, бесшумно и мягко пошла к деревьям.

Не исчезала она впервые, а просто уходила. Я глядел ей вслед и думал не о тех словах, что были адресованы мне, а о том, что даже ее походка похожа на твою…

Легкое прикосновение чего-то к сапогу заставило меня очнуться. Опустил глаза: подле моих ног на траве лежал колючий шар. Ежик! Откуда он здесь взялся, да еще вдобавок задолго до заката? Ежи — существа ночные, до сумерек обычно из норок не вылезают.

Опустился на корточки, разглядывая. Патрик перевесился из кабины, громко удивляясь:

— Господи! Сто лет не видел!

Присоединилась начальница:

— Что еще за штука? Вроде тут таких зверей не водилось. Ребята, вы не знаете, кто это?

Я аккуратно поднял гостя с земли. Очутившись у меня в руках, он зашевелился и, похрустывая иголочками, не дожидаясь уговоров, развернулся, дотрагиваясь до пальцев короткими лапками. Из-под чуть сбившейся набок колючей челки выглянула острая мордочка, подергивая носиком. Глянул мне, совсем по-человечьи, прямо в глаза с легкой печалинкой, словно желая сказать что-то.

Меня вдруг захлестнула волна горячего безумия: неспроста! Оставив водителя объяснять доктору, что это за непонятное и колючее тут появилось, я, стиснув ежика в руках, метнулся с ним в кусты, сбивчиво бормоча:

— Ежишка, милая, ежишка моя, ты пришла! — и начал рассказывать, плача, маленькому существу, тепло прижимающемуся мягким животиком к моим ладоням, все-все.

Я шептал, как тоскую, как мне здесь одиноко, поведал о своих воспоминаниях, клялся, клялся в любви снова и снова. Вздумай Люси посмотреть, чем я занят, она бы срочно полетела обратно в машину брать у диспетчеров номер наряда на госпитализацию и просить прислать фельдшера на замену, а мне пришлось бы провести ближайшие несколько месяцев в комнате без дверей, но с зарешеченными окнами.

Но я об этом не думал, выплескивая из души скопившиеся там уныние и горечь.

Чуть выговорившись, забеспокоился:

— Ежишка, милая, ты почему пришла? Просто соскучилась по мне, любимая, или произошло что-нибудь? Плохое? Может, заболела? Дома неприятности? Что стряслось?

Ежик тихо лежал на ладошке, не пытаясь ни уйти, ни свернуться, помаргивая грустными глазками с чуть подслеповатым прищуром. Ты, когда снимаешь очки, всегда так прищуриваешься ненадолго.

— Любовь моя, я не смогу ничем помочь. Я слишком далеко. Если сумеешь переслать мне свою боль — отдай, я заберу с радостью. Или о чем-то предупредить хочешь?

Ну, подай же знак, в чем дело? Дай понять как-нибудь, прошу.

Молчит. Почудилось или нет, что глазки заблестели влажно?