Елена Карпова: Слушай и говори

— Видишь, а ты говорила…

— Ну и дура я была! Как думаешь, может у нее… само все восстанавливается? Может такое быть, а?

— Сходи к Выготскому. Он тебе точно скажет — может или нет.

— Спасибо, Оль!

На улице накрапывал мартовский снег, перемежавшийся с зарядами недозамерзшего дождя. В ботинках хлюпало, и Аня в который раз дала себе слово купить наконец нормальную обувь. Вот получить только гонорар — и купить. Дина, как обычно, спала на ходу. И все-таки с дочкой положительно что-то происходило. Происходящее радовало и пугало Аню одновременно. Дина стала послушной и все чаще откликалась, когда обращались к ней, но иногда Ане казалось, что откликается вовсе не Дина, а кто-то другой, совсем не похожий на ее дочь…

Она разделась в просторной приемной с модными стенами из гипрока, кожаными диванчиками и красивой керамической плиткой на полу, помогла снять пальто и шарф Дине и повела дочь по коридору. С каждым шагом и с каждым взглядом на дорогие потолочные светильники, на дубовые двери с причудливыми разноцветными витражами, таяла надежда найти для Дины врача, занятия с которым не стоили бы всю Анину зарплату…

Аня толкнула дверь, и они вошли в кабинет — обставленный просто и дорого. Из-за массивного стола в дальнем углу к ним навстречу поспешил хозяин кабинета.

— Здравствуйте, — почти враждебно сказала Аня, ругая себя за то, что так бездумно ухватилась за олино предложение, — я — Нечаева.

— Добрый вечер, Анечка… и Дина.

У профессора Выготского были круглые очки, седая респектабельная борода, мягкий приятный голос и теплое сильное рукопожатие. Он настолько излучал доброжелательность и гостеприимство, что угасшая было Анина надежда вспыхнула снова. Она была готова поверить этому человеку, что бы он ни сказал. И когда профессор попросил Аню выйти из кабинета и подождать в приемной, потому что он хочет провести с Диной несколько тестов без присутствия матери, Аня послушно вышла из кабинета, закрыла за собой дверь и пошла по коридору. Даже тени сомнения не возникало у нее до тех пор, пока она не опустилась на диванчик в приемной. Холодное прикосновение кожи отрезвило ее, Аня вдруг поняла, что Дина впервые за последние несколько лет осталась без нее, одна, в комнате с абсолютно незнакомым человеком. «Что же я делаю», — подумала женщина, невольно сжав кулаки, сдвинувшись на край дивана и ежесекундно ожидая взрыва крика и плача. Но из-за массивной двери не доносилось ни звука, и Аня потихоньку расслабилась, откинулась на спинку и разжала кулаки. В приемной было тихо, монотонно жужжал обогреватель, Аня согрелась и, видимо устав от постоянного нервного напряжения, задремала…

Мама ушла. Я осталась с добрым профессором. У него фамилия Выготский и он похож на деда-мороза. Профессор подвел меня к креслу, нажал на плечи, чтобы я села, потом пододвинул стул и сел напротив.

— Джек, — сказал он мне, — Джек, проснись. Ты меня слышишь, Джек? Ты можешь говорить?

У профессора Выготского были глаза Гарсии. Я никогда не видела глаз Гарсии — там, где я жила раньше, у него не было глаз. Но почему-то я сразу догадалась. И отвела взгляд.

— Можешь говорить, — сказала я.

— Это Дина или Джек?

— Дина или Джек.

— Плохо дело, — сказал Гарсия, — Ты помнишь меня?

Я не знала, помню ли я его. Поэтому я ничего не ответила. Профессор Гарсия. Смешно.

— Джек, посмотри сюда. Посмотри сюда. Помнишь такое?

Выготский положил на стол серый помпон.

— Библиотекарь, — я пожала плечами — отзывается на команды «слушай» и «говори».

— Ты помнишь, зачем ты ушел? Захара помнишь?

— Мне нужен тот, кто сможет продержаться на той стороне как можно дольше.

— Я знаю! — отмахнулся Гарсия, — ты хочешь вернуться? Плевать на Захара и его задание, он тебе ничего не сделает. Скажи просто — хочешь или нет?

— Когда-нибудь, — ответила я, — не сейчас.

Гарсия вскочил со стула и стал нервно расхаживать по кабинету.

— «Когда-нибудь» шансов больше не будет! — он шумел и махал руками, — Ты здесь четыре месяца — это уже за пределами любого ныряльщика. Ты уже почти потерял личность, тебя это не беспокоит?

— Беспокоит.

Он остановился.

— У тебя есть дочь, — тихо произнес профессор, — когда ты умерла, она была чуть постарше Дины. Это то, что держало тебя на ничейной полосе. Ты не смогла смириться с тем, что Полина осталась без тебя. Тебя звали Ирина Веденеева. Санкт-Петербург, Наличная улица, дом сорок, корпус два, квартира двести девятнадцать. Это твой адрес. Она все еще живет там.